— Влипла. Вот тебе и заработала на мелочную торговлю. Как же ты это не предусмотрела?

— Я вытравлю, все равно вытравлю! Маруська меня научит, она умеет, уже не раз делала, — произнесла Аксинья с настойчивостью фанатички.

Степан попробовал отговорить ее от этой глупой мысли, но она упрямо твердила:

— Вытравлю! Вытравлю!..

А когда он замолчал, деловито сказала:

— Пока он не узнает, не прерву с ним отношений, мы ведь сговорились, что будет платить мне поночно. Деньги немалые, и нечего их терять...

Степан еще раз с горечью убедился в ее дьявольской расчетливости. В этом случае все доводы разума излишни. Вскоре она ушла «к нему», и он остался наедине со своими собственными заботами.

Наутро ему пришлось все имущество нести в фотоателье, где он снова обосновался в ретушерской.

Узнав об этом, Бродский, насмешливо кинул:

— Все возвращается на круги своя...

Ядвига не знала о житейских неурядицах Степана; он не сказал ей, что уже не живет на Остоженке. Она узнала об этом сама, побывав там. Потом пришла на Тверскую. Время было к вечеру, и работники ателье многие расходились.

— Ты подожди немного на улице, сейчас все, уйдут, и мы посидим у меня в ретушерской, — сказал Степан, встретив ее в вестибюле, куда его вызвали по просьбе Ядвиги.

— Чего же ты меня не предупредил, что не живешь там, заставил тащиться в такую даль? — она была недовольна.

Степан вывел ее на улицу.

— Прогуляйся немного, потом поговорим... Хотя о чем, собственно, говорить, сама прекрасно видишь, в каком положении я оказался. До начала занятий в училище обязательно надо найти хоть какую-то дыру, где бы я мог работать, — пожаловался он Ядвиге.

Не очень надеясь на его практичность, она взялась за это сама и уже через день сообщила, что он может переехать к себе на квартиру. Она наняла ему довольно просторную комнату на Малой Грузинской, с отдельным входом и двумя большими окнами в сад.

— Да это прямо-таки барское жилье! — восхищался он, когда Ядвига привела его смотреть квартиру. — Только вот немного далеко от училища, тяжеловато сюда таскать глину.

— Зато близко от меня, — улыбнулась она.

Степан обнял ее и усадил на маленький диванчик, стоящий у стены между окнами. Это была пока что единственная мебель в комнате.

— Сюда ты можешь приходить ко мне каждый день, здесь нас никто не будет стеснять, — сказал он, сев рядом с ней.

Она открыла небольшую сумочку из черного блестящего бархата и достала оттуда второй ключ, точно такой, какой вручила ему при входе, и опять улыбнулась. Ну, конечно же, она все предусмотрела — и отдельный вход, и запасной ключ.

— Умница ты моя, что бы я стал делать без тебя? Опять отправился бы на Хитровку...

Первым делом для работы с глиной Степан сколотил из досок что-то наподобие стола и больше ни о какой другой мебели не заботился. Ядвига несколько раз намекала, что следовало бы купить маленький столик и несколько стульев, но он пропускал это мимо ушей. На покупку мебели у него не было денег.

Пока в училище не начались занятия, Степан подрядился работать в ателье в две смены, намереваясь хоть немного поправить пошатнувшиеся финансовые дела. В конце месяца он рассчитывал заплатить за квартиру и выкупить, наконец, у портного злополучное пальто. Но каково было его удивление, когда он узнал у хозяина, что за квартиру уплачено за три месяца вперед. Это привело его в настоящее бешенство. К счастью, в тот вечер Ядвига к нему не наведалась, и он мог увидеть ее лишь на следующий день в училище. К тому времени его бешенство несколько улеглось. Однако, несмотря на это, он накинулся на нее с упреками прямо в скульптурной мастерской в присутствии учащихся и самого Сергея Михайловича.

В сильном возбуждении Степан обычно ругался на каком-то малопонятном языке — это было что-то среднее между русским и эрзянским. Поэтому присутствующие толком так и не разобрались, почему он вдруг раскричался. Растерянная Ядвига сначала молчала, потом расплакалась и выбежала из мастерской.

Волнухин, вероятно, догадывался об их отношениях, во всяком случае, он хорошо знал, как относится Ядвига к этому странному молодому человеку. Сделав вид, что ничего особенного не случилось, он лишь заметил Степану на опоздание, и тот вынужден был извиниться. Этот случай с деньгами настолько замутил его голову, что он совершенно забыл о первом дне занятий в новом классе — скульптурном...

Никогда еще в коридорах и классах училища не бывало столько шума и споров, как в эту тревожную осень. И все из-за поражений русских войск в Маньчжурии, а тут еще начались выступления людей из рабочих окраин, недовольных политикой царизма — и все одно к одному. На чьей стороне быть, кого обвинить в военной слабости России — вот основные вопросы, вокруг которых велись эти бесконечные споры. Степан обычно не принимал участия в подобных дискуссиях, считал, что это занятие для бездельников. Лично для него здесь не существовало никакой проблемы. Он давно считал себя не только сыном своего маленького обездоленного народа, изнывающего под гнетом монархии, но и представителем великой армии трудового люда всей страны. Принадлежность к этой армии уже сама собой определяла и его место в борьбе.