— Ну что ж, пойду и я с вами прогуляюсь, — сказал Иван.

Город Алатырь, как уверяют летописи, основан в тысяча пятьсот пятьдесят втором году, когда русский царь Иоан Грозный шел покорять Казань. Правда, окрестная мордва знает Алатырь еще и под названием Ратор. ош. Возможно, и до похода царя на Казань, на высоком берегу Суры, было какое-то мордовское селение, оттуда оно и идет — Ратор ош, это второе имя города. Но как бы там ни было, к тому времени, когда в Алатыре появился четырнадцатилетний Нефедов Степан, в сем городе насчитывалось больше двадцати тысяч жителей, в основном мещане и вчерашние крестьяне, как Иван Нефедов. В городе было девять церквей и два собора, и один из них — Воздвиженский — помнил Иоана Грозного. К этому-то собору, стоящему на самом верху холма, и сбегались все многочисленные улицы города, образуя базарную площадь, которая называлась Венцом.

В будние дни эта огромная площадь бывает почти пустынной, но во время ярмарок и базаров она наполняется людским морем и тогда кажется тесной и маленькой. По краям площади стоят кирпичные лавки, длинные угрюмые лабазы, дощатые ларьки, прилавки под навесами и под открытым небом. Однако во время ярмарок главная торговля идет по всей площади. Нехитрый крестьянский товар раскладывается длинными рядами прямо на земле. Продавцы стоят тут же, над своим товаром, и кто как умеет, так и зазывает покупателей. Сотни голосов, крики, визг поросят, сунутых в мешки, гогот гусей, высовывающих длинные шеи из корзин, ржание лошадей — все это оглушило Степана, и если бы Иван не держал его за руку, он бы уже потерялся в этой шевелящейся, движущейся толпе. Наконец добрались до кудельного ряда. Здесь потише, поспокойней, мужики стоят все деревенские, — в зипунах, в лаптях, в новых белых онучах по случаю праздника. Охапки кудели лежат на подстилочке из соломы.

Пристроились и Нефедовы в конце ряда.

— Придется простоять. Вишь, сколько натащили...

— Давай я постою, — предлагает Иван. — Сам иди пройдись по ярмарке, купи, что надо.

— Наши покупки в кудели. — Дмитрий помолчал. — Хорошо бы Степану пиджак, в зипуне ходить в городе неладно будет...

— Не мешало бы и сапоги купить. В лаптях, что ли, щеголять? — усмехаясь, сказал Иван. Сам он в смазанных сапогах со скрипом, в ловкой суконной борчатке, в картузе.

— Сапоги пусть сам купит, когда заработает денег.

Степан между тем никак не мог понять, почему у него так зудит под рубахой. Может, пояс крепко затянул? Он сунул под зипун руку и тут вспомнил про землю. Вот оно что, а не пояс. Но куда бы теперь деть землю? А где он будет жить, где будет его новое место?..

Голос Ивана отвлек его.

— Пойдем, братец, пройдемся по ярмарке, на людей поглядим, себя покажем. Пошли!

И они отправились — в самую гущу людскую, в самый крик и суету. Долго таскался Степан за братом, мало что видел. Наконец остановились у ларька, где в широком окошке висели парами сапоги, а между сапог, между блестящих голенищ красовалось краснощекое бритое лицо с усиками — как у Ивана. И небрежно бросает старший брат Степану:

— Ну, которые на тебя глядят?

Однако Степан почему-то не особенно и рад. Может быть, он еще и не верит, что Иван хочет купить ему сапоги? А Иван уже ощупывает, осматривает сапоги, растягивает голяшки, костяшками пальцев стучит по подметке, чертит подметку ногтем. И говорит важно:

— Вон те покажь.

Продавец-парень с капризной усмешкой кидает на прилавок другую пару.

— Сапоги покупать — это тебе не лапти покупать, — назидательно говорит Иван. — В них будешь ходить не одну неделю, а до самой женитьбы! — И видно, как он горд, важен, как счастлив при людях говорить такие веские, умные слова.

Наконец он выбрал самые, на его взгляд, лучшие и велел Степану разуть одну ногу. Степан отошел в угол, опустился на пол и принялся разуваться.

— Не эту разувай, правую, — командует Иван.

— Не все ли равно какую? — удивился Степан.

— Стало быть, не все равно. Правая немного полнее левой, по ней и надо мерить.

Мерить тут особенно и нечего — сапог свободно болтался на ноге. Однако как хорошо! После сапога Степану никак не хочется надевать лапоть. Может, он в сапогах и пойдет?

Но Иван решительно отбирает их и, перекинув себе на плечо, торжественно и долго отсчитывает деньги. А Степана одолевает страх: вдруг денег не хватит и сапоги отберут!

— Вот так-то вот! — Но, щедрая, праздничная душа, он хочет поделиться радостью и со Степаном:

— На, неси. — И вешает их Степану на плечо. — Когда будет много денег, отдашь.

— А если у меня их никогда не будет?

— Что за человек будешь, если у тебя не будет денег! — и добавляет: — Тогда сидел бы в деревне на печи, а не ездил по городам!

Степан еще никогда не думал о деньгах. В город он приехал не из-за них. Он приехал в Алатырь научиться рисовать иконы.

Степан опять вспомнил про землю за пазухой. Как бы отделаться от нее? Ведь он не знает, где будет жить, где его дом. Ясно одно — он будет жить здесь, в городе, а ярмарка — самое главное место города... И он потихоньку распускает поясок на рубахе.

— Как теленка вожу, того и гляди отстанешь, — говорит брат с досадой. — Дай руку.

Степан послушно шагает за ним, поглядывая ему в спину. Он слышит, как сухая земля течет из-под рубахи. Все. Теперь люди затопчут ее в землю Алатырского Венца, и она останется тут лежать навеки. Степан почувствовал легкость во всем теле и поспешил за братом. Они прошли хлебный ряд, потом — скотный. Эти ряды были самыми большими. Людей тут было особенно густо, не протиснуться.