Мы втроём вышли из сельсовета и уселись в машину. На двери опорного пункта правопорядка висел замок. Видно, Павел уже отправился разыскивать Алексея Дмитриевича.

Мы нагнали их на полпути к моему дому. Я хотел остановиться, но Павел махнул рукой, чтобы мы проезжали. Пока я ставил машину возле калитки и отпирал замок на двери, они уже подошли. Павел иронично улыбался, а вот на лице Алексея Дмитриевича Воронцова было серьёзное выражение.

— Проходите! — сказал я, пропуская гостей. — И ты тоже.

Я подтолкнул Серёжку к ступенькам.

— Ну, ты целое судилище собрал! — покачал головой Фёдор Игнатьевич.

— Подумал, что сам не справлюсь. Не найду нужных аргументов. Дело ведь не в том, чтобы наказать парня, надо, чтобы он понял, что натворил.

— А что я такого натворил? — снова закричал Серёжка. — Подрался? Так все парни дерутся! Ты, что ли, не дрался никогда? Они вообще на меня вдвоём напали, на одного!

— Сядь, — жёстко сказал я. — И слушай. Я сам всё расскажу, а ты меня поправишь, если я ошибусь.

Все расселись вокруг стола.

— Ты мужчина, и говорить мы с тобой будем как с мужчиной — прямо. Ты влюбился в Таню, так?

— Нет! — выкрикнул Серёжка и опустил голову. — Ну, так.

— Так это не плохо, — сказал Фёдор Игнатьевич.

Алексей Дмитриевич молчал, внимательно глядя на меня. Павел, улыбаясь, постукивал пальцами по столу.

— Не плохо, — согласился я. — Вот только что ты накуролесил из-за своей влюблённости?

Я стал загибать пальцы.

— Тане проходу не даёшь — раз! С одноклассниками перессорился — два! Двоих ребят избил — три! И Таня тебя теперь видеть не хочет — четыре! А ведь вы с ней были друзьями.

— Она предательница! — крикнул брат, вскакивая с табурета. — Друзья так не поступают!

— Послушай меня, Серёжа! — сказал я ему. — Как ты думаешь, зачем я позвал Фёдора Игнатьевича, Алексея Дмитриевича и Павла?

— Чтобы поиздеваться надо мной при людях! — с вызовом сказал Серёжка.

Я покачал головой.

— Нет. Чтобы они помогли тебе советом, раз уж ты мне не веришь. Ты только представь, как жила Таня, пока ты с ней не познакомился. В одной комнате с вечно пьяной матерью, к которой постоянно ходили какие-то мужики! В школе у неё не было друзей — ты хоть раз видел, чтобы к ней приехала прежняя подруга?

— Нет, не видел, — сказал Серёжка, снова опустив голову.

— Думаешь, ей весело жилось? Ответь, не мямли.

— Думаю, не весело, — послушно ответил брат.

— Вот именно. У неё только-только начинается спокойная жизнь. Девочка хоть чуть-чуть улыбаться начала. У неё друзья появились! И тут ты лезешь со своей любовью и снова всё рушишь.

Это звучало безжалостно, но по-другому было нельзя. Нужно было, чтобы брат переключился со своих переживаний на сочувствие к Тане.

— Ты распугиваешь от девочки одноклассников, не даёшь ей ни с кем подружиться. А заодно отпугиваешь людей и от себя.

— А мне никто и не нужен! Я в эту школу только ради Тани перевёлся.

— В том-то и дело! Это неуверенность в себе, Серёжа.

— Почему? — снова вскинулся брат. — В себе я уверен. А вот в Тане — теперь нет! Она Борьку защищать кинулась, как будто я ей враг!

— Андрей Иваныч правильно говорит, — вмешался Алексей Дмитриевич. — Ты пойми, Серёжа! Ты Тане помогать обещал, а сам мешаешь. Мешаешь друзей завести, жить нормальной жизнью. А почему? Потому, что боишься, что она подружится с кем-то ещё, и тебе достанется меньше её внимания. Ты за себя переживаешь, а не за неё. А это эгоизм чистой воды. И тут уже нам придётся вмешаться.

Алексей Дмитриевич посмотрел на меня.

— Не обижайтесь, Андрей Иванович, но я буду просить седьмую школу, чтобы они взяли вашего брата обратно. Завтра же съезжу и поговорю с ними, объясню ситуацию.

Я кивнул.

— Конечно, Алексей Дмитриевич! Я сам вас завтра отвезу. Простите, пожалуйста, что так получилось. Но для всех будет лучше, если Серёжа вернётся в свою школу.

Брат молча обводил нас взглядом.

— Не согласен? — спросил я. — Хочешь поспорить?

— Я не вернусь в ту школу, — еле слышно сказал брат.

— А почему? Опять думаешь о себе? Боишься насмешек?

— Ладно, — вдруг сказал Павел. — Дайте и мне.

Он пододвинул табурет и обнял Серёжку за плечи.

— Не всё так безнадёжно, Серёга! — сказал он. — Хотя накуролесил ты, конечно, знатно! Но кое-что можно поправить. Не для того, чтобы остаться, конечно. Но для того, чтобы люди о тебе стали думать хоть немного лучше.

— Что поправить? — спросил Серёжка. — Как?

— А вот давай рассуждать, — задушевно сказал Павел. — Сам и поймёшь. Борьке ты фингал за дело поставил? Вот только честно?