По спущенной из Москвы квоте у нас должен был появиться новый генерал. Звание «генерал» в республиках Советского Союза присваивалось строго в соответствии с ней и только тем, кто занимал соответствующую должность и кого представляло местное ЦК. Таков уж в те времена был порядок. На основании этого представления, по существу, и издавался Указ Верховного Совета СССР о присвоении такому-то такому звания «генерал».

Кандидатур было несколько.

– На ком остановимся, Сабир? Все достойны,– держа перед собой, принесенный мною список, спрашивает он меня.

– По мне – Тофик Азиевич Асланов,– предлагаю я.

– Почему?

– Заместитель министра внутренних дел… Профессионал высокого класса… Я его хорошо знаю. Работал с ним не один год. Сын Героя Советского Союза генерал-майора танковых войск Ази Асланова…– аргументируя, я неожиданно для себя самого же заключаю:

– Сын генерала должен стать генералом.

– Значит, по твоей логике выходит, что и моему сыну суждено стать генералом? – не отрываясь от списка, и не без иронии, хмыкает Гейдар Алиевич.

– Он, как и отец, сам будет назначать генералов! – опять-таки спонтанно вырывается из меня, а, спохватившись, я тут же добавляю:

– Даст Бог!

Гейдар Алиевич резко вскидывает брови и с задумчивой ошарашанностью, глядя на меня, говорит:

– Эти слова вылетают из тебя, казалось бы просто так, сами собой, а на деле… Помнишь, Кировабад…

И напомнил мне тот день после процесса, который он сравнил с Нюрнбергским и слово в слово повторил мою высказанную ему просьбу и то, что я в запальчивости произнес…

– Не помню… Это было так давно,– пожимаю я плечами.

– Семнадцать лет назад. 26 сентября 1964 года. На тебе был пуловер песочного цвета и галстук, который, как я заметил тебе, к нему не подходил, – напоминает он и, отмахнувшись добавляет:

– Да ну ладно!.. Готовь представление. Пусть сын генерала становится генералом.

«Ну и память»,– подумал я тогда. А сейчас, после многих лет, оставшихся позади меня, я думаю, что такая дается Господом единицам и только избранным, и только тем, кому Он предназначил совсем необычный путь жизни. Здесь я нисколько не преувеличиваю и, Боже упаси, если у кого возникнет мыслишка о том, что, мол, я в след ушедшему, по каким-то там соображениям позволяю себе, так скажем, приврать. Думаю, знатоки истории, исследовавшие жизнь и деятельность великих личностей, согласятся с моим наблюдением. Поражал своей памятью выбившийся из низов в императоры Бонапарт. Своей необыкновенной памятливостью повергали в изумление Македонский, Талейран, Линкольн, Бисмарк, Сталин…

Может, найдутся такие, кто поиронизирует по поводу приведенных мной исторических параллелей. Найдутся, конечно. И будут они из числа тех, в чьей структуре генов с рождения заложен роковой порок амбиций. Их можно понять. В этом мире они видят только себя. Мир и жизнь для них – ничто иное, как приложение к ним. И ни в коем случае не наоборот. С этого иллюзорного постамента самолюбования они и взирают на окружающее и уж тем более на окружение. И что для них мог значить, находящийся в этом окружении человек по имени Гейдар Алиев? Ничего, кроме выедающей их изнутри эмоции, которая внешне и то украдкой проявлялась снисходительной и напитанной ядом зависти усмешкой… В нем они видели то, чего им хотелось видеть, а не то, что в нем было и он нес в себе…

Точно не помню, но, кажется, Есенин написал:

Глаза в глаза – лица не увидать.

Большое видится на расстоянии.

А теперь еще представьте, что наша страна с ее геополитическими и экономическими возможностями, территориально, по численности населения и по исторически сложившимся данностям была бы равна Франции или Германии. Да, сослагательные наклонения для реалий политической жизни – пустой звук. Но обратите внимание, на Олимп высшего руководства советской страны все-таки был привлечен никто иной, как Гейдар Алиевич Алиев… Это потом пришли Эдуард Шеварднадзе и разваливший державу никчемный ставропольский казак. Встань Гейдар Алиевич во главе страны (такое, как известно, рассматривалось), он не допустил бы ни краха державы, ни повального унижения народов. Ведь коммунистический Китай уже являл собой неплохой пример тому, как можно достойно выйти из положения. Я опять скатился на сослагательность… Опять увлекся. Трудно, очень трудно этого избежать. И непонятно, как такое очевидное не просматривается другими.

3.

Вернусь, однако, в Кировабад. Нет, о моей просьбе Гейдар Алиевич не забыл. Спустя две недели, во время обеденного перерыва у меня дома раздался звонок. Я поднял трубку. Голос Гейдара Алиевича:

– Сабир Мамедович, руководство с одобрением отнеслось к вашему предложению. Поддерживает. Только есть одно условие, которое в вашей компетенции. Предлагаемое ходатайство должно быть на имя председателя КГБ Семена Кузьмича Цвигуна и за подписью прокурора республики.

– Постараюсь, Гейдар Алиевич, – заверил я.

Вскоре приказ по КГБ Азербайджана о поощрении сотрудников, оказавших действенную помощь в раскрытии и обезвреживании особо опасной банды, здесь же, в Кировабаде, по поручению генерала Цвигуна, зачитывал сам Гейдар Алиев. Кроме этого поручения, на него возложили и другое – особой секретности и важности. Нам, городским силовикам, он о нем сказал уклончиво. Дескать, днями в нашем городе состоится ответственное мероприятие общесоюзного масштаба с участием трех первых секретарей ЦК Компартий – Грузии, Армении и Азербайджана, на которое, вероятно, прибудет из Москвы важная государственная персона. И еще сказал, что обеспечение охраны и безопасности участников форума возложена лично на него.