– Я что же… могу это честно-честно взять? – почему-то хрипло спросил он, и детская ладонь сжалась, накрывая драгоценную монету.

– Честно-честно, - улыбнулась я. – Как зовут тебя, мой рыбак?

– Фелис.

– Беги, Фелис. Теперь у тебя очень много дел.

– Век буду богов за вас молить, шиена! – выпалил мальчишка и припустил по улице.

– Зе-нит… Штир-лиц… - лениво и тщательно проговорил незнакомые слова Кайл. – Все в тебе удивляет меня. Не помню, чтобы Рей Лигейрос упоминал о странностях дочери. О скромности и застенчивости точно было. Но благородную ашассу словно подменили.

Слова шиена застали врасплох. Я замерла и медленно подняла на него глаза, встречаясь с внимательным пытливым взглядом. Знал бы ты, чертов шоколадный батончик, как сейчас прав! Полностью. Вот только признаться тебе не могу. Не доверяю. Да и права такого не имею. Я теперь твердо понимаю, зачем я здесь – потому что нужна Тизону, его беременной жене, Фелису и еще бездне им подобных. Но кое-что рассказать все же могла. Тем более, с Николь случилось то же самое.

– После смерти начинаешь особенно ценить жизнь, - тихо произнесла я и стала аккуратно укладывать рыбу в холщевую торбу, где на дне лежали шесть миниатюр, тщательно завернутых в ветошь.

– Полагаю, на вопрос, зачем тебе простецкая еда, ты тоже не ответишь, - усмехнулся Кайл. Эх, ну красивый же. Даже рога его не портят, хотя кисточка на черном хвосте выдает с головой. Не так уж ты спокоен, мой друг. Не так уж.

– Ну, почему же! – Я с улыбкой вручила ему торбу, по-прежнему прижимая все еще теплый хлеб к груди. – Рыбу я купила в подарок. Разве не за этим меня отправил шиен Хассер?

– Рыбу в подарок Шезму? – теперь уже Кайл рассмеялся. Обидно, между прочим.

Шезму. Много чести! Рыба в подарок совсем другому богу, который подарил мне целую жизнь, пусть и в странном мире. Удивительно, но, несмотря на все недопонимания, я почему-то не могла долго сердиться на этого мужчину. А когда он улыбался, так вообще что-то теплое и очень нежное разливалось у меня внутри.

Нинка, это ты, подруга, брось! Он с тобой носится только потому, что ваши отцы договорились, а на самом деле предпочитает таких мегер, как Ирилла. Что он там про хлеб говорил? Плебейская еда? И люди для него скот, как и для его брюнетистой пассии. Ты же мудрая и всегда умела держать свои желания под контролем. Почему тогда сейчас так жжет внутри от того, что тебя не понимают, а поступки, которые ты считаешь мудрыми и правильными, кажутся ему странными? Ничего. Влюбленность – это всего лишь айсберг, который тает и разваливается на уродливые куски почерневшего льда сразу, как только сталкивается с лавиной недопонимания и проблем. Значит, ждать недолго. Главное, оградить свое сердце от неминуемого разочарования.

– Больше ничего не скажешь? – прервал мои невеселые размышления Кайл.

– А что говорить? Все равно не поймешь. Ты даже пищу, которую я считаю восхитительной, называешь плебейской.

– Может, потому что я никогда не видел ашассы с удовольствием уплетающей обычный грубый хлеб? – И он снова скривился в ехидной ухмылке, явно надо мной потешаясь.

Я взглянула на уже изрядно общипанную буханку, тяжко вздохнула, наступила на горло своей жадности и все же решилась пожертвовать частью хрустящей корочки с еще теплым мякишем.

– На, попробуй! – протянула оторванный кусок к его губам.

– Мне, благородному ашассу, вкушать это? – скривился он. И я бы, наверное, обиделась, если бы наглые глаза сникерса не блестели так хитро.

– Ну не хочешь, как хочешь. Мне и самой мало!

Попыталась одернуть руку, но ее резво сграбастали, а потом и меня притянули к сильному, горячему телу. А смотрел шиен на меня так… Да на меня ни один из мужей так не смотрел. До дрожи, до мурашек, до чертовых бабочек в животе, о которых так любят писать в женских романах, хотя я ненавижу насекомых во всех видах и формах. Лапки у них, знаете ли. И усики. И никакие крылышки этого не исправят. Пахло копченой рыбой, хлебом и, наверное, счастьем.

– Стоять! – хрипло выдохнул Кайл, склоняясь ко мне ниже. – Я съем этот хлеб, если ты…

Его голос обволакивал и полностью блокировал способность мыслить связно.

– Если я?.. – То ли повторила, то ли спросила непонятно о чем.

– Если ты позволишь себя поцеловать, - едва слышно произнес сникерс.

А потом случился ОН. Ну, в смысле не шоколадный батончик. Потому что Кайл-то, как раз, случился со мной намного раньше. А сейчас произошел тот самый поцелуй, о котором пишут в романах, от которого подгибаются ноги, а крышу сносит начисто, но почему-то ты об этом ни разу не жалеешь, потому что все, на что способна в этот момент – это желать остановить время. О чем я там говорила? Оградить сердце? Смеетесь? Да оно само выскакивает навстречу этому невозможному мужчине!

Говорите, опытная женщина? Бред. Теперь я точно знаю, что никакого опыта, никакого ума, никакой мудрости не хватит, чтобы оградиться от того, к кому тянется душа, сердце, да чего там – и другие части тела тоже. А хвост-предатель вообще обвил его ногу и не реагирует на мои ментальные приказы, словно я и не хозяйка вовсе, а совершенно посторонняя ему женщина.

Кто-то застонал. Сдавленно так, отчаянно и очень томно. Ни на секунду не допуская, что это могла быть я, открыла глаза, чтобы встретить насмешливый, но все же восхищенный взгляд.