АЛЕКСЕЕНКО — вольноопределяющийся студент.

КОРЯГИН — вожак в группе шабашников.

БАЛАШОВ (по прозвищу Ангина) — прежний комиссар отряда, говорит сиплым голосом.

ГАБОВИЧ — студент, сочувствующий Ресницыной.

ИГНАТОВ — секретарь парткома.

СЕКРЕТАРША.

СТУДЕНТЫ.

Действие происходит в Москве и в Сибири.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Москва, объединенный штаб ССО института. За столом сидит Ермилов, разговаривает по телефону.

ЕРМИЛОВ. …да, Василий Платонович… Слушаю, Василий Платонович… Это наша недоработка… Исправим, исправим. Сегодня же пошлем. Правильно, именно туда и пошлем… Человек надежный — можно сказать, наш человек… (Входит Ресницына, Ермилов зажимает рукой трубку.) Садись, Ресницына, я сейчас… Да, Василий Платонович. Будем стараться! Обязательно. Спасибо, и вы не хворайте… (Вешает трубку.) Черт бы его побрал совсем! Разорался, понимаешь… Тоже мне. Сухомлинский!.. (Смотрит на Ресницыну.) Слушай, Маруся, дело чрезвычайной важности. ЧП у нас.

РЕСНИЦЫНА. ЧП?

ЕРМИЛОВ. Да, в сибирском стройотряде. Полная дезорганизация, понимаешь, на почве безделья. Корягин тут же сколотил группу шабашников, половину студентов завербовал. Балашов на его сторону перекинулся.

РЕСНИЦЫНА. А командир что же?

ЕРМИЛОВ. А что командир? Ты Люлина не знаешь? Мечется, телеграммы каждый день шлет…

РЕСНИЦЫНА. Тряпка!

ЕРМИЛОВ. Мы предупреждали ректорат института! Люлина советовали в Москве оставить, отрядом кокакольщиков руководить. Так нет же! «В Сибирь, в Сибирь!» Вот и допрыгались!

РЕСНИЦЫНА. Что делать, Ермилов?

ЕРМИЛОВ. На тебя вся надежда, товарищ Маруся. Сегодня же вылетай в сибирский стройотряд.

РЕСНИЦЫНА. В качестве кого?

ЕРМИЛОВ. В качестве нового комиссара.

РЕСНИЦЫНА. Хорошо. Только при одном условии.

ЕРМИЛОВ. При каком?

РЕСНИЦЫНА (жестко). Снабди меня чрезвычайными полномочиями.

ЕРМИЛОВ. В смысле?

РЕСНИЦЫНА. Любого в расход пустить, если надо!

ЕРМИЛОВ. То есть, как — в расход? Это что такое, Ресницына?

РЕСНИЦЫНА. Выгонять из отряда безоговорочно!

ЕРМИЛОВ. A-а… Тогда хорошо. Даю полномочия. Действуй.

РЕСНИЦЫНА. Ладно, я полетела.

ЕРМИЛОВ. Учти, в отряде одни мужики, для Сибири отбирали самых могучих.

РЕСНИЦЫНА. Знаю. На легкий успех не рассчитываю.

ЕРМИЛОВ. Ежели чего — звони, телеграфируй. Поможем, чем сможем. Но… Сама знаешь — у нас каждый человек на счету.

РЕСНИЦЫНА. Постараюсь обойтись собственными средствами… Прощай, командир! (Жмет ему руку.)

ЕРМИЛОВ. До свидания, Ресницына. Помни: штаб в тебя верит. Возвращайся с победой, девочка! (Хочет поцеловать ее в щеку.)

РЕСНИЦЫНА. А вот это ни к чему. Не люблю сантиментов. Тем более, что у тебя жена, дети. Зачем? (Уходит.)

ЕРМИЛОВ. Железная женщина. Вот кому-то невеста достанется — не приведи господи!..

КАРТИНА ВТОРАЯ

Сибирь. Школа, класс, откуда вынесены все парты и стоят кровати стройотрядников. На доске мелом нарисована легкомысленная купальщица. Несколько студентов играют в карты. Алексеенко лежит на кровати, тренькает на гитаре. У тумбочки сидит Габович и что-то пишет.

АЛЕКСЕЕНКО. Письмо мамочке?

ГАБОВИЧ. Что?

АЛЕКСЕЕНКО. Письмо, говорю, мамочке? «Здравствуй, милая мамусенька!.. Передай привет милому папусеньке!.. Я со всей своей могучей силушкой осваиваю сибирские богатства! Поворачиваю реки вспять, возвожу города, прокладываю железные магистрали…»

ГАБОВИЧ. Кончай. И без тебя тошно.

АЛЕКСЕЕНКО. А что, не так пишешь?

ГАБОВИЧ. Пишу как есть. Что не делаем ни черта.

АЛЕКСЕЕНКО. Прямо так и пишешь? Созна-ательный… А если ты такой сознательный, то почему молчишь в тряпочку?

ГАБОВИЧ. А что я должен делать?

АЛЕКСЕЕНКО. Выступить. Дать бой. Заклеймить. И выжечь каленым железом…

ГАБОВИЧ. Нет, я не умею.

АЛЕКСЕЕНКО. «Не умею»! А что же ты умеешь, человек?

ГАБОВИЧ. Работать умею. И хочу работать!

АЛЕКСЕЕНКО. Ну, так иди к Корягину — они работают по четырнадцать часов в сутки. И денежки получат — ого-го!

ГАБОВИЧ. Я приехал честно работать.

АЛЕКСЕЕНКО. «Честно»! Да кому она нужна, твоя честность?

ГАБОВИЧ. А ты-то сам чего не идешь к Корягину, если на честность тебе наплевать?