АЛЕКСЕЕНКО. Может, я и пойду еще. Я присматриваюсь… Натура у меня такая — ищущая… (Перебирает струны гитары.) Рефлектор я.

ГАБОВИЧ. Это в каком же смысле — рефлектор?

АЛЕКСЕЕНКО. Душа у меня рефлексирует. (Поет.)

«Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса,

Кто ни во что не верит, даже в черта, назло всем…

Хорошую религию придумали индусы:

Что мы, отдав концы, не умираем насовсем!

Стремилась ввысь душа твоя —

Родишься вновь с мечто-о-ю.

Но если жил ты, как свинья,

Останешься свинье-о ю…»

Вваливается группа студентов-шабашников. Они все перепачканные, усталые, злые. Корягин хмур, рядом с ним вьется Балашов, у которого горло замотано шарфом.

АЛЕКСЕЕНКО. Устал, Корягин?

КОРЯГИН. Иди к черту.

БАЛАШОВ (сипло). Мы сегодня рекорд поставили. Баню под крышу подвели.

АЛЕКСЕЕНКО. Ударники!

БАЛАШОВ. Ударники не ударники, а кое-что за работу получим. Не стыдно будет домой вернуться.

АЛЕКСЕЕНКО. Хо-о! Зачем тебе деньги, Ангина? Куда ты их пустишь?

БАЛАШОВ. Найду куда. В ресторан пойду.

АЛЕКСЕЕНКО. Ты?! В ресторан?! С твоим-то горлышком?

БАЛАШОВ. Ну и что? Это здешний климат на меня отрицательно действует, а в Москве будет все в порядке!

АЛЕКСЕЕНКО. А тебе, Корягин, зачем столько денег? Ты что, самый жадный?

КОРЯГИН. Не твоя забота. Жадный.

АЛЕКСЕЕНКО. Дурачье вы. Зачем работать, когда можно не работать?

КОРЯГИН. А ты-то на кой хрен сюда ехал, ежели работать не хочешь?

АЛЕКСЕЕНКО. А я жизнь изучаю. Свое место ищу.

ГАБОВИЧ. Рефлектор он.

КОРЯГИН. Не рефлектор, а чайник.

Вбегает Люлин.

ЛЮЛИН. Товарищи! Товарищи! Экстренное сообщение! К нам приехал новый комиссар из Москвы!

АЛЕКСЕЕНКО (свистит, садится). Комисса-ар?

БАЛАШОВ. Какой еще комиссар, когда я — комиссар?

ЛЮЛИН. Ты не комиссар, ты шабашник!

БАЛАШОВ. Ну, шабашник. А по чьей вине? Ты меня работой обеспечил?

ЛЮЛИН. Где я тебе достану работу? У меня что, свое СМУ?

КОРЯГИН. Кончай базар. Отдыхать будем. (Разбирает постель.)

ЛЮЛИН. Ты погоди отдыхать-то. Комиссар зайдет, а вы храпите? Так, что ли?

КОРЯГИН. А мы храпим! Это ты сачка давишь, а мы работаем! И нам вставать в шесть утра! (Ребятам). Отдыхай, пацаны! (Расстегивает брюки.)

Входит Ресницына с чемоданчиком.

РЕСНИЦЫНА. Здравствуйте, товарищи!

КОРЯГИН (отворачивается, застегивает брюки). Тьфу, черт! (Ресницыной). Стучаться надо, когда входишь!

РЕСНИЦЫНА. Извини. Не учла, что тут в девять вечера могут быть без штанов.

АЛЕКСЕЕНКО (разглядывая Марусю). Вот это да!.. Вот это фактура! Есть, на что посмотреть…

БАЛАШОВ. Ты к кому приехала, тетя?

РЕСНИЦЫНА. Я тебе не тетя. «Дядя»! Я ваш новый комиссар. Пауза.

АЛЕКСЕЕНКО. Неплохо. У меня просыпается интерес к жизни. А как вас зовут, если не секрет?

РЕСНИЦЫНА. Не секрет. Меня зовут Марина Ресницына. Можно просто — Маруся. Аспирантка. Двадцать пять. Не замужем. И не была. Еще вопросы имеются?

АЛЕКСЕЕНКО. Да. А что вы сегодня вечером делаете, Марусенька?

РЕСНИЦЫНА. Сегодня вечером я намерена навести тут порядок. (Люлину.) В чем дело, командир? Почему грязь? У вас кто-нибудь убирает? Дневальные есть?

БАЛАШОВ. Тут Не армия, между прочим.

РЕСНИЦЫНА. Разговорчики!

БАЛАШОВ. Ты не генерал, а мы не солдаты!

РЕСНИЦЫНА. Вы бойцы строительного отряда! (Показывает на рисунок мелом.) Это что?

АЛЕКСЕЕНКО. Это баба. В естественном, так сказать, виде…

ЛЮЛИН. Не баба, а женщина.

РЕСНИЦЫН А. Вы, я смотрю, одичали здесь совсем, дурью маетесь. Это скоро пройдет. У меня есть лекарство.

АЛЕКСЕЕНКО. Какое?

РЕСНИЦЫНА. Работа.

БАЛАШОВ. А мы не филоним — работаем.

РЕСНИЦЫНА. Не работаете, а шабашите.