Строд замолчал, собираясь с мыслями.

— Разъяренный генерал может поставить Пожидаева к стенке, — сказал Кропачев.

— Я не боюсь смерти. Пусть будет, что будет, — ответил Пожидаев.

Дружинники задержали Пожидаева на опушке и привели к полковнику Андерсу.

— Парламентер? С ответом? Завяжите ему глаза и тащите за мной.

В юрте, около железной печки, сидело пятеро офицеров, шестой стоял, заложив руки за спину. Был он в красной вязаной фуфайке, оленьих камбузах, черная курчавая борода придавала ему внушительный вид.

— Мне нужен генерал Пепеляев, — сказал Пожидаев.

— Я Пепеляев. Здравствуйте! Парламентер от Строда? Прекрасно! Вы коммунист? — спросил он Пожидаева.

— Я? Нет.

— Давно не видел живого коммуниста. А Строд?

— Строд? Не знаю.

— Правда ли, что он латыш?

— Говорили — да, а так ли — не скажу.

— Латыши упрямы разуму вопреки, но бывают обстоятельства, перед которыми упрямство становится глупым и вредным. Где ваше письмо?

Пожидаев передал пакет. Прежде чем вскрыть, Пепеляев похлопал им по ладони с апломбом военного, ожидающего весть о безоговорочной капитуляции противника. Прочел ответ, скривил губы в едкой усмешке:

— Братья офицеры! Строд предлагает сдаться на его милость…

Офицеры дружно рассмеялись.

— Ну и наглец этот Строд! Переговоры закончены, начинаются военные действия. Кстати, какой чин у вас?

— У красных нет чинов.

— Я и забыл. У нас ведь тоже отменено чинопочитание: «брат солдат да брат генерал» — вот как мы разговариваем друг с другом. А Строд рехнулся, так и передайте ему, — сказал Пепеляев. — Не надо завязывать парламентеру глаза, пусть видит, сколько у нас солдат и пулеметов.

Строд сидел на лавке, — кутаясь в оленью малицу, было больно говорить и больно дышать, но сознание ответственности за бедственное положение отряда превозмогало боль.

— Пепеляев уверен в победе, но мы лишим его уверенности, — Строд прислонился к заиндевелой стенке юрты, проследил за солнечным лучиком, проникшим в пулевое отверстие в кожаном верху, лучики, словно бледные линии, разрезали темный воздух, передвигались по измученным лицам раненых.

— Следует немедленно оповестить о нашей трагедии командующего войсками, — сказал Кропачев.

— Напиши письмо Байкалову, отправь с ним в Якутск Алексея Вычужина, он не заблудится.

— Лучше послать двоих. Погибнет первый, дойдет второй.

— Хорошо. Пусть идут Вычужин и Мирушни-ченко, они— охотники, и лишь смерть помешает им добраться до Якутска, — согласился Строд.

Поздней ночью, прикрываясь туманом, Алексей Вычужин и Сергей Мирушниченко обошли стороной пепеляевцев и выбрались на Охотский тракт. Теперь только от их быстроты, выносливости и мужества зависела судьба красного отряда на Лисьей Поляне.

А Строд, полулежа на скамье, ожидал новой атаки. За тонкой стенкой скрипел снег, потрескивал мороз, раздавались шаги красноармейцев, но все эти звуки гасли в предостерегающей тишине.

— Почему так тихо? — удивился Кропачев. — Может, Пепеляев снял осаду?

— Хоть бы скорей они начинали! — простонал кто-то из раненых.

— Лучше ужасная смерть, чем ужас без конца…

Строд хотел возразить, но передумал, бывают положения, когда слова не имеют цены. Он приподнялся на локтях и своим движением разбудил военкома. Кропачев провел ладонью по заиндевелым волосам:

— Даже башка к юрте примерзла! Сегодня пепеляевцы из тайги и носа не высунут.

— А ты все же проверь караулы, — приказал Строд.

Кропачев оделся и вышел из юрты, за ним выскочил Капралов. Морозная завеса повисла над Лисьей Поляной, скрывая не только окопы, но и тайгу. Военком вздохнул и, словно обожженный, сплюнул, слюна звякнула ледышкой у его ног.

— Такой мороз якуты называют звездным шептанием, — вспомнил Капралов. — Дышать больно, а тут, словно на смех, шепот звезд.

— Скоро утро, но позабыл какого дня. Какое сегодня число? — спросил Кропачев.

К удивлению своему, Капралов тоже не помнил ни числа, ни дня.

— Вторая половина февраля, — неопределенно ответил он.

Морозную тишину разорвал резкий неприятный звук, потом еще и еще, из тумана появились человеческие фигуры. Часовые открыли пальбу, распахнулась дверь хотона, чьи-то руки выкатили пулемет.

Дружинники шли медленно, тяжело, проваливаясь в глубокий снег, их невольной медлительностью воспользовался Кропачев: пулеметы в упор стали расстреливать атакующих.