Фельдфебель опустил голову, прижал почерневшие ладони к завязанной груди, помолчал немного и снова заговорил, но уже прерывисто, тяжело:

— Я согласился не потому, что уговорил полковник Андерс. Нет, не потому, а захотелось взглянуть, как теперь живут там, в России. Сомнения давно душу подтачивали: если большевики — иностранные бродяги, как они смогли весь русский народ покорить? Кучка комиссаров миллионы людей подчинила своей воле. Как? Чем? И я решил из Харбина домой через какой-то Аян, через Амгу какую-то пешком топать! И вот притопал в тайгу, чтобы под красный пулемет угодить. Не в Ижевске, не в Иркутске, а на Поляне Лисьей, в бою с таким же русским рабочим, как я сам, получил в награду семь золотников свинца. Придет весна, и вырастет из моих костей крапива, ну и пусть, ну и ладно, а умирать все-таки надо спокойно…

Фельдфебель покачнулся и чуть не упал на горячую печку. Фельдшер Капралов уложил его на скамью, он вытянулся, только вздымалась и опускалась грудь. Вдруг он поднялся, и стал срывать окровавленные бинты, и швырять их в печку. Фельдшер кинулся было к нему, но он прокричал:

— Не подходи! Умираю, но не страшусь! Стыдно только, что долго обманывал и насиловал свою совесть, а жить на одном обмане нельзя! Проклятые генералы охомутали, взнуздали, пять лет послушно в упряжке ходил. Я! Мастер-оружейник! Золотые руки! Теперь ничего нет — ни рук, ни сердца, ни жены, ни детей! Не там умираю, где надо бы, не за то, за что стоило бы…

Фельдфебель сполз на пол, уткнулся головой в мерзлую шкуру юрты. Несколько минут вздрагивал и всхлипывал. И затих.

Пепеляев прекратил лобовые атаки и начал планомерную осаду Лисьей Поляны. Его добровольцы сооружали балбохи — почти не пробиваемые для пуль щиты. Под прикрытием балбох они могли вплотную приблизиться к окопам Строда.

Дмитриев и Кропачев дежурили по ночам, зорко следили за каждым подозрительным движением у белых. Иногда выходил Строд и, пошатываясь, вглядывался в звездную темноту.

С таежной опушки донесся хриплый голос:

— Эй, краснюки!..

— Что нужно? — откликнулся Дмитриев.

— Новостишка для вас симпатичная…

— Пошел ты знаешь куда!..

— Не ругайся. Пусть говорят, — остановил его Строд.

— К нам генерал Ракитин подходит, у него дальнобойное орудие есть. Пальнем из пушечки, от вас мокрое место останется.

— Нет у вас пушек, сукины сыновья! — осатанело выкрикнул Дмитриев.

С рассвета до поздних сумерок пепеляевцы пулеметными очередями били по окопам Лисьей Поляны, пока в ледяных валах не появились большие бреши. Пепеляевцы иногда прекращали стрельбу и торжествующе кричали:

— Вылупим из окопов! Доконаем голубчиков!..

В юрту прополз Кропачев, долго приглядывался, отыскивая среди раненых Строда, зашептал:

— Если не заложим бреши, то конец нам, — в его голосе была такая безнадежность, что Строд откинул оленью шкуру со входа и оглядел Лисью Поляну, усеянную убитыми. В сером свете вечера черные трупы, красный снег, разрушенные окопы вызывали особенно тоскливое чувство.

— Ночью соберем убитых и сложим баррикаду перед окопами. Баррикаду из своих бойцов, из пепеляевцев, — неверным, нетвердым голосом заговорил Строд. — Продержимся ли мы до прихода Байкалова или не продержимся, но Пепеляев еще потопчется на Лисьей Поляне. Все лишние гранаты и патроны сложить в юрте и насыпать на них порох. Когда сделают первый орудийный выстрел, выкинем белый флаг и взорвем их и себя в последний момент…

— Наши посланцы уже дошли до Якутска. Если Байкалов поспешит, то еще может выручить нас, — сказал Кропачев.

— Идет парламентер, — сообщил Дмитриев, просунувшись в юрту.

Строд сидел на скамье: не хотелось, чтобы попе-ляевец увидел его совершенно обессиленным. Парламентер, русоволосый, голубоглазый офицер, отдал честь Строду, заговорил со значительным выражением лица:

— Генерал возвращает вам письмо ваше, посланное командующему вооруженными силами Якутии. Мы перехватили вашего посланца-охотника на Охотском тракте. К письму генерал приложил свой приказ, который сегодня зачитали перед всей дружиной. Пепеляев снова предъявляет вам ультиматум — капитулировать завтра в полдень…

Строд не мог скрыть от парламентера нервного дрожания пальцев, разрывая злосчастный пакет. Вынул свое письмо Карлу Байкалову, пробежал глазами приказ Пепеляева: «Необходимо разбить противника в кратчайший срок, от этого зависит все наше движение» и кинул на угли камелька. Письмо и приказ занялись синими огоньками и растаяли, и Строд спросил:

— Что вы сделали с охотником?

— Поступили по закону военного времени…

— Расстреляли?

— Повесили. Мы расстреливаем только военных, — с особым щегольством ответил парламентер, и голубые глаза налились ледяным блеском. — Что же передать генералу?

— Ответ завтра в полдень. Кстати, с кем имею честь разговаривать?

— Полковник Андерс!

Строд сдвинул брови. «Так вот он каков, убийца детей. Приятен, спокоен, с незамутненным голубым взглядом».

— Завтра мы ждем ответа на ультиматум, — напомнил Андерс.

Военком осторожно тряс за плечо Строда.

— Что еще случилось? — испуганно приподнялся Строд.

— Вы просили разбудить, когда это будет готово, — тихо, стараясь не привлекать внимания раненых, с особой многозначительностью сказал Кропачев.