Действительно у ствола огромной раскидистой липы стояло две фигуры, мерцающие мертвенно-голубым светом.

— Всего лишь навьи, — успокоил я Дереванша и Элсирику. — Прорвемся.

Когда мы приблизились, светящиеся фигуры обратились в бледных девиц. Красивых, надо признать: черноволосых, с белыми, ангельско-прекрасными лицами, завораживающим взглядом. Они заговорили что-то, протягивая ко мне руки, голосами похожими на переборы струн арфы.

— В сторону, сучки! — я замахнулся посохом, даже не думая использовать заклятие.

Их тут же, как ветром сдуло.

Через сотню-другую шагов мы подошли к арке, той самой, что выводила на развилку Фоленской дороги. Элсирику и архивариуса мгновенно и под завязочку наполнила радость. Они заулыбались, ускорили шаг. Едва мы покинули пределы кладбища, Дереванш воздал молитву богам и, раскинув руки, пошел, побежал, неуклюже перешагивая, перепрыгивая через кочки и камни. Видно, он совсем обалдел от мысли, что мы, после стольких злоключений, еще живы. Недалеко от дороги, архивариуса подвели ноги. Он споткнулся и с испуганным вскриком полетел навстречу земле. Я видел, что в момент падения голова его встретилась с большим камнем, и сильно перепугался за беднягу. А он вдруг вскочил счастливый, словно и не досталось ему с разбегу валуном по башке, и заорал:

— Господин Блатомир! О, честь Юнии Небесной! Ваша сумка!!!

Сначала мне не верилось, что возле потрясенного архивариуса лежала действительно моя сумка. Не могло быть такого, чтобы копатели бросили без внимания столь важную вещь, полную необыкновенных сокровищ. Но сумка эта все же один в один выглядела как моя. Тогда я подумал, что братья-негодяи попросту выгребли из нее все ценное, а взамен наложили камней или, хуже того, нагадили туда, чтобы доставить неприятность любопытному прохожему. Я осторожно поднял ее. Весила она приблизительно столько, сколько и должна была весить волшебная сумка Блатомира: килограмма полтора-два. Поставив ее на широкий камень, я осмотрел замок — он не был взломан (вообще, взломать его было практически не возможно, поскольку я позаботился о хорошей магической защите). Вздохнув, словно перед прыжком в омут, к которому нас порой принуждает судьба, я открыл верхнее отделение. В нем лежали именно мои вещи и в том порядке, в каком я их оставил — я видел это совершенно ясно в голубом свете Леды.

— С меня выпивка, ребята! И закуска! — пообещал я и расхохотался самым счастливым смехом. — Но как же эти балбесы не забрали сумку?! Как же?! — недоумевал я.

— Думаю, очень просто, господин волшебник. Я выронил ее от страха, когда все началось, — принялся объяснять Дереванш. — Когда Элсирика вырвалась из лап копателей, и вы начали пускать молнии, я просто уронил ее. Вот и лежала она здесь между камней. Люди братства ее не заметили или просто забыли о ней. И понятно — их интересовал только Клочок Мертаруса. Они, конечно, с ума сошли от счастья, когда получили то, что искали тысячу лет. И потом уже смеркалось: не всякий заметит, что валяется среди больших камней. Господин Блатомир, — кенесиец поднял ко мне серые просящие глазки. — Давайте уйдем отсюда, — он оглянулся на кладбище, которое все еще находилось рядом.

— Идемте. Может, удастся отыскать по пути укромный уголок, перекусить и отдохнуть до утра, — сказал я, вручая архивариусу сумку и направляясь к дороге на Фолен.

— Нам нужно крепко подумать, что теперь делать. Ведь пергамент Мертаруса у братства Селлы, у них и второй Клочок! — напомнил Дереванш. — А с этими свитками копатели без труда раскроют тайну Пелесоны.

— Ошибаетесь, мой друг. На подлинном Клочке Мертаруса теперь очень трудно что-нибудь прочесть, — заметил я, вышагивая к далекой куще, черневшей по склону холма. — А вы еще обижались, когда я поливал пергамент элем и ляпал на него обеденной жижицей. Как видите, маг Блатомир знает, что делает, ибо ведут его не мелочные соображения, а мысли вселенского масштаба!

— Как это «пергамент элем поливал»? — изумилась Элсирика.

Вкратце я рассказал писательнице о нашем первоначальном замысле с ложным Клочком, и что из этого замысла получилось. Наверное, если бы не благополучный (почти благополучный) исход эпопеи с пергаментами, то Рябинина подняла бы визг или бросилась на меня с кулаками, мстя за необратимо испорченную святыню Кенесии. Но сейчас, ввиду того что обрывок Мертаруса не принадлежал нам, она была вынуждена молчать и делать довольное личико. Однако признать по справедливости: «Ах, маг Блатомир, как вы все умно и чудно сделали!» — она никак не желала.

— И все-таки, дела наши складываются не слишком удачно, — заметил Дереванш. — В братстве Селлы есть весьма грамотные и опытные в подобных вопросах люди. Не первый раз они работают с древними свитками, содержащими тайну. Боюсь, даже с испорченного Клочка они извлекут огромную пользу. К тому же, я слышал, у них имеются какие-то другие ориентиры, которые способны приблизить к разгадке тайны Пелесоны. Это же подтвердили люди графа Ланпока, захватившие кого-то из братства.

— И еще одно обстоятельство, — я замедлил шаг, оглядывая посеребренную большой луной дорогу. — Как вы говорили, Дереванш, истинный пергамент Мертаруса обладал магической силой. Будто тот, кто обладает настоящим Клочком, способен раскрыть тайну Пелесоны?

— Да, есть такое поверье, — согласился архивариус. — Тот, у кого истинный пергамент, якобы и найдет Сапожок или что-то еще важное из наследства нашей пресвятой Пелесоны. Только… — он замолчал, чуть помрачнев и опустив голову. — Я совершил святотатство. Не знаю, что на меня нашло… Я был в тот момент очень напуган. От страха у меня ум совсем замутился.

— Ну, ну выкладывайте, что вы там такое совершили, — поторопил я кенесийца, перекладывая посох на другое плечо.

— Когда Мастер копателей потребовал отдать оба документа, я оторвал кусочек от истинного пергамента и…