Я насвистывал и пел, и не находил себе места, и страстно желал очутиться там, где можно встать в полный рост. Единственным способом выпрямиться было растянуться плашмя. С трудом возведенная плотина хладнокровия на глазах рушилась под напором бушевавших эмоций, и стоило немалых усилий заставить себя заняться арифметикой с помощью счетной линейки из кусков сыра.

В среду чувство времени изменило мне, день и вечер перепутались.

Мысль о грядущей веренице дней жалкого существования в клетке повергала в уныние. Черт побери, желчно подумал я. Хватит, хватит распускать нюни. Не заглядывай вперед, живи одним днем. Одним днем, одним часом, одной минутой.

Я поел сыра и захотел спать. Так наконец закончилась среда.

В четверг днем я услышал шум. Я не поверил своим ушам.

Какие-то отдаленные щелчки и скрежет. Я лежал в тот момент на спине, держал ноги на весу и делал «велосипед». Я едва не взорвался, пока торопливо переворачивался, вставал на колени и пробирался к задним дверям.

Я оттянул брезент на одном из окон и закричал во все горло:

— Эй... эй... Сюда.

Раздались шаги — не одной пары ног. Мягкие шаги, но они звучали совершенно отчетливо в мертвой тишине.

Я проглотил комок в горле. Кто бы это ни был, не имело смысла отмалчиваться.

— Эй, — снова закричал я. — Я здесь.

Шаги замерли. Мужской голос очень громко произнес рядом с фургоном:

— Вы Рональд Бриттен?

— Да... — слабо отозвался я. — Кто вы?

— Полиция, сэр, — сказал он.

Полиции потребовалось довольно много времени, чтобы вызволить меня: как объяснил мне бесплотный голос, они должны были все сфотографировать и составить протокол на случай дальнейшего судебного разбирательства. Кроме того, они намеревались снять отпечатки пальцев, что означало новую задержку.

— Понимаете, сэр, мы не можем вытащить вас, не двигая машину, — сообщил голос. — Учитывая, что она подогнана задом впритык к кирпичному столбу, мы не в силах открыть задние двери. Вдобавок обе двери водительской кабины заперты, стоит тормоз и нет ключа зажигания. Потерпите, сэр, и мы достанем вас, как только сможем.

Он говорил таким тоном, как будто успокаивал маленького ребенка, готового вот-вот разреветься во весь голос. Если бы он знал, каким терпеливым я, оказывается, умею быть.

Спустя некоторое время снаружи перекликался целый хор голосов, иногда они спрашивали, в порядке ли я, и я отвечал утвердительно. Наконец полицейские завели двигатель фургона, отъехали на несколько футов вперед и сдернули брезентовый чехол.

Зрение вернулось, и это потрясло меня. Два маленьких окошка обозначились двумя серыми прямоугольниками, и мне стоило большого труда сфокусировать взгляд. В окне показалось пышущее здоровьем лицо, вопрошающее и озабоченное, увенчанное форменной фуражкой.

— Мы мигом вытащим вас, сэр, — сказал полицейский. — Понимаете, у нас тут небольшие проблемы с дверями. Ручки сорваны.

— Конечно, — неопределенно высказался я. Пробивавшийся внутрь свет был весьма тусклым, но мне он представлялся самой большой роскошью на свете. Полузабытое счастье. Словно встреча с покойным другом. Привычное, потерянное, бесценное и обретенное вновь.

Я сел на пол и окинул взглядом свою тюрьму. Она оказалась меньше, чем я воображал: тесная и вызвавшая острый приступ клаустрофобии теперь, когда я увидел серые глухие стены, окружавшие меня со всех сторон.

Канистра с водой была из белого пластика с красной крышкой, хозяйственная сумка — коричневой, как я и думал. Маленькая кучка из пяти пустых пакетиков — мой календарь — лежала в углу, а в другом — засыхавшие куски сыра моей счетной машинки. Больше в фургоне не было ничего, кроме меня и пыли.

В конце концов полицейские открыли двери и помогли мне выйти, а затем составили описание и сфотографировали место моего заключения. Я стоял шагах в двух в стороне и с любопытством изучал обстановку.

Фургон действительно оказался тем самым белым фургоном из Челтенхема, или его точной копией. Старый «Форд». Ни наклейки на лобовом стекле об уплате дорожного налога, ни номеров. Чехлом, закрывавшим машину, послужил огромный кусок непромокаемого брезента грязного, темносерого цвета — таким брезентом обычно накрывают кузов грузовиков. Фургон упаковали в него, как посылку, и обвязали веревками, пропущенными в петли по краям чехла.

Фургон, полиция и я находились внутри строения площадью около сотни футов. Вдоль стен по всему периметру поднимались неровные груды пыльных тюков непонятного назначения, ряды серых коробок и предметов, похожих на мешки с песком. Отдельные кучи достигали потолка. Низкий и ровный потолок в стратегически важных точках поддерживали четыре массивных кирпичных столба.