«Ишь, надухарился-то как!» — донёсся до меня недовольный возглас женщин. «Разок только пшикнул!» — мысленно ответил я. Не удержался — пред выходом из комнаты всё же брызнул на себя Пашкиным одеколоном (пусть и считал его запах мерзким, но лучше буду источать его, чем аромат зареченского общественного транспорта). Да и причёску я сегодня наводил дольше, чем обычно. Мелькала в голове мысль прикупить цветы: помнил, как Паша говорил, что на рынке торговали мимозой (или то случалось лишь в канун восьмого марта?). Мысль о цветах (для Изольды Матвеевны, разумеется) я отбросил. Да и в магазин не заглянул: спешил. В этот раз я взбирался по ступеням легко и быстро, будто в спину меня подталкивали. Перешагивал через ступень, громыхал каблуками. Постучал в шестнадцатую квартиру.

Дважды щёлкнул замок, скрипнули дверные петли.

Я увидел лицо Альбины — отметил, что у Нежиной покрасневшие, опухшие глаза.

— Привет.

— Усик, почему ты мне не сказал, что стрелял в дядю Рому? — спросила Королева.

Меня и Альбину разделял один шаг (и невысокий порог). Но мне почудилось, что девушка сейчас далеко — будто смотрел не на Королеву, а на её голографическое изображение. Нежина задала вопрос, но словно не ждала на него ответ. Смотрела сквозь меня. Будто в миг обо мне позабыла. Похожий взгляд я видел у своей секретарши, когда той сообщили о гибели детей и мужа. Глаза Нежиной выглядели стекляшками, не источали эмоций — разглядел в них только своё отражение. Плечи девушки мне показались поникшими, как и уголки её губ. По щекам Альбины скользнули слёзы — быстро, словно по накатанным дорожкам.

Я шагнул вперёд, протиснулся между девушкой и стеной, вошёл в квартиру. Королева будто и не заинтересовалась моими действиями — даже не повернула головы, смотрела в пустоту перед собой. Я подвинул её в сторону (как бездушный предмет), прикрыл дверь. Не услышал в квартире иных звуков, кроме «тиканья» настенных часов. Лишь сейчас обратил внимание на одежду Королевы. Девушка словно недавно вернулась с прогулки, сняла в прихожей верхнюю одежду, но не переоделась в домашнюю: не успела. Лишь вставила ноги в тапочки. Второй пары тапочек я вновь не увидел. Взял Альбину за плечи, развернул, будто манекен в сторону кухни.

— Идём, — сказал я. — Напою тебя чаем.

Нежина вышла из оцепенения — всхлипнула (её плечи безвольно дёрнулись). Покачнулась небрежно заплетённая коса. Я отметил, что Королева сейчас не настроена нападать на меня с кулаками или закатывать истерику. Видел: она вообще ни на что не настроена — только лила слёзы, вздыхала, ненадолго выныривая из омута нерадостных мыслей. Такой подавленной я Альбину раньше не видел. Зато представлял, как помогу ей выйти из этого состояния: подобный опыт у меня был. Важно помочь женщине выплакаться — подставить жилетку. Если уже поздно помогать иным способом.

— Усик, ты почему не сказал, что это был он? — спросила Альбина.

Я не ответил — взял её за руку (бережно сжал холодную, влажную ладонь), повёл к кухонному столу. Королева не сопротивлялась. Она послушно шла за мной (вряд ли понимала, куда и зачем я её тащил). В кухне не уловил табачного дыма, не увидел и початых бутылок с алкоголем — посчитал это хорошим признаком. Пробежался взглядом по мебели: разыскал чайник. Усадил Альбину на стул, приоткрыл форточку — впустил в кухню свежий воздух. Налил в стакан кипячёной воды (пить воду из крана я в Зареченске тысяча девятьсот семидесятого года не рисковал) — заставил Нежину сделать несколько глотков.

— Усик, почему ты мне не сказал? — повторила Королева.

— Сейчас заварю чай, — сказал я, так и не ответив девушке.

С розжигом газовой конфорки справился без труда: в общаге натренировался. Набрал в чайник свежую воду. Прикинул, где в этой квартире могла обитать валерьянка (хоть в таблетках, хоть в виде спиртовой настойки). Единственный верный ответ, что пришел мне на ум — попросить успокоительное у Изольды Матвеевны. Но идти к Альбининой соседке пока не решился (до разговора с Королевой). Сходил только в прихожую, принёс Пашкин «Индийский» чай — рука не поднялась заваривать другой. Вода на газу вскипела быстро. Решил не мудрить — насыпал заварку прямо в чашки. Краем глаза не переставал следить за Нежиной.

— Пей, — сказал я.

Придвинул к Альбине чашку с парящим напитком. «Индийский» высшего сорта источал вполне приличный аромат. Душок мусорных примесей почти не ощущался. Приятный запах успокаивал. И не только меня — я видел, как возвращалось осмысленное выражение в глаза Нежиной. «Но лист смородины не помешал бы», — промелькнула у меня мысль. По-хозяйски заглянул в шкаф, перенёс на кухонный стол накрытую самодельной текстильной салфеткой пиалу с кусками сахара. Я уселся напротив Королевы, наблюдал за тем, как девушка обняла чашку руками, будто согревала пальцы.

— Рассказывай, — сказал я.

— Саша, почему…

Я перебил Нежину. Понимал, о чём она меня спрашивала. Но пока не представлял, что именно скажу Королеве о своей недавней встрече с Романом Георгиевичем Валицким. Потому что мог бы описать взгляд на неё под разными углами, в разных интерпретациях «правды». Но пока не выбрал нужную («правильную»). Повременил с рассказом — решил, что выслушаю сперва Альбину. Ведь её вопрос возник не сам по себе. Его, наверняка, вызвали события, о которых я пока не знал. Но догадывался о них. Потому что вариантов существовало немного. Узнать о Валицком Королева могла либо от Дарьи Степановны Кировой, либо от милиционеров.