Шрифт:
— Садитесь, товарищ командир батальона, к столу. Прошу. Картошка в сале. Разрешите присесть?
Смакуя жареный картофель, капитан разглядывал хозяйку. Трудно было определить ее годы. В скупых неторопливых движениях старухи чувствовалась скрытая сила. Когда она поворачивала свое лицо в профиль, оно поражало строгой красотой несколько грубоватых, но совершенно правильных, четких линий. Однако старость уже исказила ее лицо. Темно-желтая, с пепельным налетом кожа была изрезана морщинами и свисала дряблыми складками у подтянутого, плотно сжатого рта. В частой сетке морщин, как в паутине, сидели глаза — карие, еще не обесцвеченные годами, но уже помутневшие и вялые. Из-под черной бумажной шали выполз клок седых волос. Худое тело ее было одето в коричневую кофту и длинную, почти до пола, юбку.
— Сколько годиков тебе, хозяйка? — поинтересовался капитан.
Старуха взглянула на него и, не сказав ни слова, вышла за дверь.
Вернувшись через минуту, она поставила на стол кринку со сметаной. Алеша Веткин удивленно вскинул голову:
— Ты же говорила: ничего нет!
Старуха не ответила. Сбросив с сундука вещевой мешок Алеши, она открыла крышку, достала пачку печенья и швырнула ее на стол.
— Представление, — крутнув головой, хмуро пробурчал Веткин.
— Не рассиживайтесь долго-то, не в гости званы, — зло сказала старуха, ставя на стол две чистые чашки.
Капитан сделал рукой движение, словно хотел отодвинуть чашки от себя, но, взглянув в глаза Алеши, придвинул их ближе:
— Накладывай.
Зачерпывая из кринки сметану, Алеша спросил у хозяйки:
— А ты, мамаша, почему не эвакуировалась?
— А вы что, анкету с меня снимать явились? Осталась вот. Нужно, стало быть.
— Угм, — кивнул головой Веткин. — Стало быть, нужно? А, может, ты сметану эту кому другому припасала? — И он многозначительно посмотрел на командира батальона.
Старуха долго молчала, гремя в углу какими-то жестянками. Неожиданно она повернулась лицом к Веткину и, вызывающе дернув головой, сказала:
— Припасала! И сметану и… — Лицо ее вдруг сморщилось, и, махнув рукой, она закончила: — Не для таких вот только… вас… готовила.
— Ну и черт с тобой. — Алеша встал и отправился к вещевому мешку. — Вот ведь… жила такая у советской власти за пазухой.
— Что ты квохчешь там, сопливый? — вскипела старуха. — Что ты власть поминаешь? Где она у тебя, власть-то советская — в душе али в пятках? Коли мила она тебе, чего же бежишь ты, чего не стоишь за нее насмерть? Туда же, указки мне делать! Все вы такие, словопрыткие…
— Идем, Веткин. — Капитан надел пилотку.
— Вот гидра-то, — ворчал Алеша, выходя со двора. — До чего вредная старуха. Пристрелить бы, раз и два, да пули жалко.
Они уже вышли из калитки, когда старуха нагнала капитана.
— Товарищ командир. Уходите? Скажи мне… Близко они?
Капитан посмотрел на старуху, и его поразили ее глаза. Они как будто ожили. Что-то напряженное и жадное, чуточку похожее на радость, светилось в них. Капитану хотелось сказать старухе что-нибудь злое, обидное, чтобы разом погас этот свет в глазах, но он сдержался и ответил на вопрос.
— Близко, — сказал он и, брезгливо стряхнув с плеча ее цепкую руку, пошел дальше.
— Топи печку-то, топи, к вечеру будут! — обернувшись, крикнул Алеша Веткин.
— Затоплю, сынок, затоплю, — глухо сказала старуха и побрела к дому.
Скоро батальон покинул деревушку. Капитан, опять шедший впереди, был уже далеко, когда Веткин схватил его за руку:
— Товарищ комбат, смотрите!
Густой дым поднимался над хатами, застилая зелень тополей. Горел крайний дом — тот, в котором они были час назад. Пламя охватило его сразу с четырех сторон, и меж трепетных языков огня траурными пятнами чернели уже обуглившиеся стены. От горевшего дома к соседнему метнулась маленькая черная фигурка в длинном одеянии.
Капитан медленно повел головой, набрал воздуха в грудь, будто хотел подать какую-то команду, но, повернувшись к Веткину, сказал спокойно и чуть грубо:
— Ну, что встал? Шагай давай. — А чуть слышно добавил: — Еще вернемся.
Б. Рябинин
ДВА ШОФЕРА
Рассказ
— Помните, — повторил командир, — батарея расходует последний боекомплект.
Артамонов и Овчинников, бойцы-водители сводного автомотобатальона, безмолвно стояли перед ним, вытянув по швам руки и не отрывая взгляда от командирского пальца, двигавшегося по карте.
— Приступайте к выполнению задачи…
— Есть приступить к выполнению задачи!
Они повернулись и один за другим — высокий Артамонов впереди, низенький Овчинников за ним — покинули помещение.
— Ну, вот тебе и мягкая перина, варшавская кровать… Выспались! С добрым утром! Опять гоп-але, маэстро, — марш! — своим обычным тоном не то сожаления, не то плохо скрытой насмешки сказал Артамонов, когда они очутились на улице. — А ты, наверное, опять письма собирался писать…