Шрифт:
— Вернусь в срок назад, — решительно заверил Жабко.
— Вот видишь, — произнес довольно Широков, обращаясь к Табачникову. — Вот как решают солдаты. А у теоретиков десятки сомнений. Быстро Колегаева, — приказал Широков Назарову.
Когда через десять минут начальник штаба вошел в кабинет командующего с папкой под мышкой, Широков сухо спросил:
— Приказ, у вас готов? — подчеркивая этим твердость принятого решения.
— Да.
— Давайте.
И все четверо углубились в чтение приказа.
Ночью состоялся разговор командующего фронта со Ставкой. При нем присутствовал и Жабко. Ставка дала согласие на эту операцию, и полчаса спустя после окончания разговора с Москвой Жабко уже летел на самолете в свой штаб, с тем чтобы утром первые части смогли выйти на марш.
9
Темное небо, словно отражавшее хмурую землю, моросило мелким дождем. Сухая морозная погода сменилась гнилыми влажными днями.
Это уже была Германия. Широков остро вглядывался во все, что встречалось на этих первых километрах недавно отвоеванной немецкой земли. Вереницы немок и пожилых немцев с тусклыми, серыми, осунувшимися лицами, с рюкзаками за плечами, толкая перед собой груженные узлами и чемоданами коляски, брели по краям узкой дороги, обсаженной березами со стволами, забрызганными грязью тысяч машин.
Мелькали деревни с аккуратными беленькими домиками под высокими черепичными крышами. Маленький палисадник, где зеленели аккуратно подстриженные кустики. Но были и выгоревшие дома с пустыми глазницами окон, рухнувшими крышами. Во всех домах были раскрыты окна, а с чердаков свешивались белые флаги. Это было как вопль о пощаде. Цветное тряпье валялось на улицах. Среди домов и по полям бродил скот, черно-белые коровы, голодные и отягощенные молоком, надрывно ревели.
Они въехали в город Гутенберг.
На центральной площади, выложенной серой брусчаткой, перед киркой, стоял массивный каменный «Железный крест» — памятник немецким воинам этого города, погибшим в первую мировую войну. Напротив горело большое четырехэтажное здание универсального магазина. Из окон, словно нарочно раскрытых, вырывались языки пламени. Черный пепел большими хлопьями кружил над площадью.
В центре ее стояла высокая стройная регулировщица с красной повязкой на рукаве, окруженная девушками в гражданской одежде. Они о чем-то наперебой расспрашивали регулировщицу.
Но едва бронетранспортеры и машина Широкова, въехав на площадь и свернув к кирке, встали, как все девушки, словно стая воробьев, ринулись к ним.
Они затараторили разом, перебивая друг друга.
К машине спокойным шагом подошла регулировщица, и, девушки, видя в ней представителя военной власти в немецком городе, расступились.
— Что у вас тут такое? — спросил ее Широков.
— Наши украинские девчата из неволи до дому идут, — ответила она.
— Это такими красавицами тут жили? — спросил Широков, удивленный, что все они одеты в хорошие пальто и новые туфли.
— Нет, сейчас приоделись. Износились в неволе девчата. Я им сама дорогу к немецким магазинам показала. Пусть приоденутся, — покровительственно добавила регулировщица.
Широков добродушно усмехнулся. И девушки, замолкшие было, приободрились, заулыбались.
— С утра сегодня пошли с Одера, — стала рассказывать регулировщица. — Идут и идут… Сколько их фашист угнал… Тысячи…
— Миллионы, — поправил ее Широков. — А войск много прошло?
— Ночью и утром конца не было. Сейчас стихло.
— В городе немцы есть?
— Никого… Только наши девчата, — и тут же поправилась: — рота ВАД…
Широков, пожелав девушкам счастливого пути, пошел в сторону от площади по узенькой улице. Назаров и автоматчики двинулись за ним. Командующий медленно шел, заложив за спину руки, вглядываясь в чужие дома, словно хотел восстановить ту чужую жизнь, что теплилась в этом городе, брошенном жителями еще несколько дней назад. Пустая и мертвая улица упиралась в кладбище, обнесенное гранитной стеной с чугунной решеткой. Широков повернул назад, остановился возле дома, где у ворот валялась брошенная ручная тележка с чемоданами, и, толкнув дверь, вошел в подъезд.
В квартире все было прибрано, словно хозяева только недавно отлучились.
Вдруг над головой звонко начали бить часы. Широков поднял голову и прислушался. Часы шли, заведенные еще рукой хозяина, который брел где-то теперь по дороге. Этим часам отозвались другие в соседних комнатах. Перезвон пошел по всем комнатам, и опять сумеречная гулкая тишина спустилась в дом.
В кабинете, где вдоль стены стояли шкафы с книгами, на стене висела большая карта, около которой Широков задержался. Булавками с красными и зелеными стеклянными головками на ней было отмечено движение западного и восточного фронтов. Видно, немало тяжелых минут, бледнея от страха, провел у этой карты хозяин квартиры, отмечая, как сближаются вокруг Германии франты.