Гилберт осторожно дотронулся до ее лица – пробежался кончиками пальцев над бровью, по виску и вниз, по линии подбородка. На мгновение Джемме стало так жарко, словно их обоих обняло драконье пламя. Ноги сделались ватными, сердце заколотилось с утроенной скоростью. «Притяжение, - подумала она, - это просто притяжение. Драконьи чары, которым никто не в силах противостоять».

– У меня есть кое-что очень важное, - негромко сказал Гилберт, и на его губах появилась мягкая ободряющая улыбка. Джемма смотрела ему в лицо, не в силах отвести взгляд. Все исчезло – весь мир стекся в одну точку, соединив дракона и драконью долю.

Никакого притяжения не было. Между ними лишь проступило то, что соединяло их все время, то, что они наконец-то смогли себе позволить.

– Что же это? – спросила Джемма и не услышала своего голоса.

– Пресса, - рассмеялся Гилберт. – Вся пресса в стране – моя. А пресса и есть власть. Уж поверь, я знаю.

А потом он с той же осторожностью поцеловал Джемму в губы, и пламя поднялось до небес.

*** 

– Я хочу, чтоб мы были вместе, - повторил Гилберт. Дотронулся до запястья Джеммы – в этом месте на коже белел маленький шрам.

В сумраке спальни Джемма была похожа на мраморную статую – какую-нибудь античную богиню, которой пришла в голову блажь лежать на животе в кровати Гилберта и задумчиво рассматривать собственные пальцы. Полоса лунного света упала чуть выше поясницы, и Гилберт отчетливо видел тонкие нитки шрамов, рассекавшие кожу на спине Джеммы.

– Гил… - негромко сказала она. – Это невозможно. Ты и сам знаешь.

Гилберт прикоснулся губами к выпирающему позвонку на ее шее – кожа была прохладной и влажной. Джемма, конечно, была права. Дракон, который возьмет в жены человеческую женщину, вызовет колоссальный скандал во всем мире. Одно дело укладывать в постель певичек и актрисок, и совсем другое – жениться на бывшей драконьей доле.

Дерзкий вызов всему миру, вот что это будет. Акции упадут, это совершенно точно. Обязательно высунут морды конкуренты, которые спят и видят, как разрушить медийную империю молодого Сомерсета. Джемма была права, его не примут люди, и отвергнут драконы.

Она была очень легкой, почти пушинкой в его руках. Гилберт жадно целовал ее, удивляясь тому, насколько мягкими и податливыми были губы и насколько скованным, почти окаменевшим – тело. А потом Джемма вдруг открылась ему навстречу, вдруг поняла, что можно не бояться, и что Гилберт не врал, когда говорил о своей любви.

– Эти шрамы у тебя на спине, - произнес он, и Джемма вздрогнула и повела плечами так, словно ей стало холодно. – Твой муж, да?

Джемма кивнула, и по ее лицу скользнула тень.

– Ему нравилось причинять мне боль, - ответила она и с горечью добавила: – Он говорил, что та, которая вылезла из-под драконов, должна быть наказана. Ну и наказывал…

– Почему ты не написала? Мне или отцу… - Гилберт почувствовал, как его накрывает яростью. Ему захотелось немедленно полететь в Пинсбург, раскопать могилу старой сволочи Игоря Хольца и сжечь все, что от него осталось.

– Мне было стыдно, - прошелестел голос Джеммы. – Знаешь, родители всегда говорили, что если тебя бьют, значит, есть, за что. Сама виновата.

– Родители твои, знаешь ли, - в комнате стало светлее, и Гилберт понял, что это из-за искр, которые завели хоровод над его головой. – Ох, Джемма, - снова выдохнул он. – Поедем в церковь?

Джемма посмотрела на него так, словно он был упрямым ребенком, который снова и снова просит игрушку.

– А если я тебе надоем? – спросила она. – Если станет слишком тяжело, и ты пожалеешь о своем решении?

Она сомневалась, и Гилберт понимал ее сомнения. Возможно, со стороны он действительно был похож на капризного ребенка, который топает ногами, требуя луну с неба и слона в дом. Но Гилберт знал, что не отступит – он помнил свое обещание никого и никогда не любить, и теперь, когда Джемма была рядом, чувствовал, что никого другого любить уже и не надо.

– Драконы выбирают пару на всю жизнь, - ответил он. – Я выбрал тебя много лет назад, а сегодня убедился, что мой выбор правильный. Это не какой-то каприз, это твердое и взвешенное решение.

Джемма улыбнулась той самой улыбкой, которую Гилберт видел в своих снах. Ему вдруг стало легко и спокойно.

– Ты не обидишься, если я скажу, что мне надо к этому привыкнуть? – спросила она. – Гил, все это очень неожиданно. Правда. Я все это время считала тебя своим другом, своим самым близким человеком, но даже не думала, что ты меня до сих пор любишь. Кто ты и кто я?

Гилберту хотелось, чтобы Джемма осталась с ним, в этом доме – и в то же время он чувствовал, что ей хочется уйти. Он станет кем-то вроде ее покойного мужа, если станет ломать ее, делая так, чтоб она согласилась.