Ольга слушала, глядя в одну точку.

– Дети, Нина!

– Упокой их ангельские души, Господи.

– И Вадим?

– И Вадим.

Ольга закрыла лицо ладонями, да так и сидела.

– Погоди, Нин. А почему они меня хоронить хотят? Алевтину подослали с обрядом…

– Так не упокоились. Потому и ведут себя так. Тебя же только и видят из живых-то, а больше никого.

– А как же Алевтина?..

– А тебя не удивляет, что она, лежащая, ожила вдруг? Так слушай: померла Алевтина-то, в ту же минуту, что и твои, вот так с ними в одну петельку и завязалась. А то, что накрашена она – так покойницу намарафетили в гробу.

Нина встала, достала старую отцовскую куртку и сапоги, протянула Ольге:

– Пойдем, Олюшка.

– Куда?

– К дому твоему. Вернуть все надо на места. Освободить их.

Заскулил Таврик у двери, Нина нахмурилась, осторожно потрепала его и кивнула Ольге:

– С псом не понятно. Не нашли. То ли сгорел, то ли сбег. Ладно. На месте решится, чей он и откуда. Может, твой. А может, их.

Нина толкнула калитку.

– Ты, главное, не суетись. На вот, возьми коробок. Спичек в доме нет ни одной.

– Откуда знаешь?

Нина отвела взгляд:

– Знаю, Олюшка.

Ольга вязала спичечный коробок, положила в карман.

«Боишься – делай шаг вперед», – всегда говорил покойный свекор.

Ольга осторожно шагнула в свой сад. Голые яблоньки потянули к ней тонкие черные руки, погладили мокрыми пальцами по спине. Дорожка блестела подтаявшими лужами, начинало темнеть, и в доме – ее родном доме – горел мягкий желтый снег. За плохо задернутой занавеской мелькнули тени – родные тени. В этот момент Ольгу накрыло невыносимое желание забыть обо всем и остаться с ними. С семьей. Что для этого надо? Умереть? Да. Это просто. Будет взрыв. Она не покинет дом, а обнимет родных и сгорит вместе с ними. Она просто отстала от них, сейчас самое время догнать. И быть вместе. Навсегда.

Она неслышно поднялась по ступеням и потянула ручку двери. Заперто.

Под козырьком крыльца всегда был запасной ключ… Ольга встала на цыпочки и тут же нащупала его. Как хорошо, что традиции не меняются. Она вставила ключ в замочную скважину и повернула его два раза – так, как часто делала в далекой прошлой своей жизни. Дверь легко подалась, и Ольга ступила в темную, узкую прихожую, которую все в шутку называли «сенями».

Таврик тенью проскочил за Ольгой, она погладила его по лохматому вихру и приложила палец к губам: «Тс-с».

В кухне тоже было темно, но Ольга зажигать свет не стала: фонарь с улицы ясно очерчивал предметы. Пахло чем-то домашним с примесью незнакомого, тревожного. Ольга принюхалась: оладьи! Чуть пригоревшие, но оладьи! Она на секунду прикрыла глаза. Родной дом! А вдруг все, что с ней происходит, все-таки галлюцинация, тяжелый морок? Вот же, вот любимая зеленая кухня – «наша полянка», как говорят дети. Дети! У Ольги заныло сердце.

Но сладковатый запах свечки отрезвил ее. Нет никаких детей. Страшно не будет. «Страшно» – то, что уже произошло, и ничто с этим страхом никогда не будет вровень.

Шаг. Еще шаг. Рука крутила в кармане спичечный коробок.

– Мамочка?

«Не поворачиваться!» – приказала себе Ольга и чиркнула спичкой.

Но тело не послушалось.

Из распахнутой двери на пол темной кухни упал прямоугольник желтого света, в нем обрисовался маленький силуэт.

– Мамочка, обними меня! – Славик встал на цыпочки и мелкими шагами пошел к ней.

Ольга замерла, парализованная ужасом. Славик приблизился к ней, протянул ручки.

Спичка обожгла пальцы, и в самый последний миг, перед тем как, скорчившись, погаснуть, в ее предсмертной вспышке Ольга заметила, что вместо лица у Славика черная дыра и в самом ее центре горит тоненькая свечечка, похожая на ту самую, поминальную, которую приносила Алевтина.

– Мамочка, мне холодно! – Голосок Славика шел из глубины дыры, и при каждом звуке огонек на свечке колыхался.

В рыжем отсвете блеснули головастые поварешки-опята в банке. Ольга схватила одну из них и, сделав замах, выставила руку вперед. Славик засмеялся – тихо и бисерно, огонек на свечке снова заколыхался. Он пожал плечиками и снова на полшага приблизился к матери.

Поварешка выпала из рук, с глухим стуком ударившись о пол. Ольга дернулась, метнулась к стене, ударилась головой о холодное. Газовая колонка! Нащупав круглую ручку, Ольга резко повернула ее. Раздался хлопок и шипение. В тот же миг руки Славика коснулись Ольгиной спины, и она почувствовала, как его пальцы прорастают свозь кожу. Ольга закричала, но сдвинуться с места не смогла. Объятья Славика сдавили ребра раскаленным обручем.

Она судорожно чиркнула спичкой, поднесла к газовой горелке. Вспыхнуло синее пламя, заплясали тени на стене. Объятья ребенка ослабли, Ольга вырвалась и побежала к двери. Но на пороге уже стояли Юлька и Маша, а позади них Вадим. И Алевтина в цветастом платье рядом. Вместо лиц у них тоже были черный дыры.

…И свечки в них…

Остаться с семьей… Господи! Да это уже не ее семья! Очнись, Ольга! Это морок! Бездна, темная и беспощадная. Ты хочешь остаться с ними?

Синхронно поднялись три пары рук и потянулись к Ольге.