Словно услышав, что мама подумала о ней, малышка резко повернулась, заставив меня поморщиться от неприятных ощущений.

– Тише, детка, тише, – погладила себя по животу, – скоро уже солнышко увидишь, с братиками познакомишься, отца обрадуешь. По моим подсчётам, нам с тобой ещё пару недель ходить.

Вот только, кажется, у девочки моей были другие планы, и она решила появиться на свет если не сегодня, то к завтрашнему утру точно. Охнув в очередной раз от нарастающей тягучей боли, я достала из кармана переговорник:

– Прасковья, началось…

Глава 2

Как ни странно, но третьи роды дались мне тяжко. Так долго я не мучилась, рожая Кирима, да и появление на свет Азата далось легче.

– Всё, подруга, завязывай с этим делом, – подавая мне укрепляющий отвар, сказала Прасковья.

Было видно, как устала и переволновалась подруга за эти полтора суток, что длились роды. Глубоко прорисовались носогубные складки, тёмные тени залегли вокруг глаз, да и сам взгляд стал блёклым, словно моя задиристая наставница вдруг выцвела и потускнела.

– Считаешь, стара я стала для продолжения рода? – отдавая ей пустую чашку и откидываясь на подушки, спросила я. – Но мне всего двадцать девять будет, да и Таир хотел не менее пяти детей.

– Вот пусть сам и рожает. Или наложница его, – сердито ответила подруга, охнула, поняв, что проболталась, и покосилась на меня. – Прости, чего в запале не скажешь…

В ответ я только горько хмыкнула.

– Думаешь, не знаю, что во дворце происходит? – глядя на колыбельку с новорожденной дочкой, ответила Прасковье. – Он мне обещал других жён не брать, а о наложницах разговора не было. Менталитет, шайтан его забери…

– Что-что? – едва не подпрыгнула целительница, падкая до всего нового. – Это слово из твоего мира? А что оно значит?

– Совокупность умственных, эмоциональных, культурных особенностей и установок, присущих определённой социальной или этнической группе, – объяснила я. – Когда мальчишке на пятнадцать лет дарят не кинжал, не коня или халат драгоценный, а наложницу, то в тридцать пять лет трудно ждать от него несвойственной гиримским мужчинам сдержанности.

– И ты, зная всё это, согласилась выйти за него замуж? – всплеснула руками Прасковья.

– Во-первых, когда я соглашалась за него замуж выйти, мне не положено об этом думать было. Да честно говоря, я и не подумала. Других забот в то время хватало. Во-вторых, я не самая умная, как бы ни хотелось обратного, да ещё и расслабилась в этой жизни. Понадеялась, как часто бывает, что со мной-то такого не случится. Не договорилась на берегу, а теперь что уж крыльями хлопать.

– И что теперь? – осторожно спросила подруга.

– Теперь у меня есть дети, – я ещё раз с улыбкой посмотрела на колыбельку, в которой лежал маленький свёрток с моей красавицей. – А твой совет…

– Запрет! – жёстко уточнила целительница.

– … твой запрет, – кивком согласилась я, – исполню. Амулет, предохраняющий от беременности, больше снимать не буду.

– Хорошо. Может быть, потом… позже, но не раньше, чем через три года. А сейчас отдыхай, ты и так что-то разговорилась, вместо того чтобы спать.

– Источник, почувствовав, что я ослабла, самовольно меня силой наполнил, – пожаловалась я. – Вот и колбасит.

– Это не страшно. Сила пойдёт на восстановление организма, а уснуть я тебе помогу, – кладя прохладную сухую ладошку мне на лоб, успокоила подруга.

Глаза сами собой закрылись, метания сознания притихли, и я погрузилась в спокойный умиротворяющий сон.

Проснулась от щекочущих прикосновений ухоженной бородки Таира к моему лицу и поцелуя в щёку:

– Как ты, любимая?

– Жива. Спасибо, – слабо улыбнулась я мужу. – Дочку видел?

Таир через плечо посмотрел на колыбельку и выдавил:

– Красавица!

Я засмеялась, охнула от боли – обезболивающие заклятие Прасковьи ослабло – и сказала:

– Ты всё время забываешь, что новорожденные детки мало похожи на фарфоровых куколок, изображающих младенцев. Потерпи месяц, увидишь красавицу.

– Ты уже решила, как назовёшь? – повернулся ко мне Таир.

– Глафира, – не задумываясь ответила я.

Бабушка умерла три года назад, пережив Николая Ивановича всего лишь на две недели.

– Прости меня, детка, – сказала она, когда я, смахивая рукой со щёк и подбородка невольные слёзы, ручьём катившиеся из глаз, сидела у её кровати. – За тебя я спокойна, а без друга милого мне жизнь не в радость. Ты же справишься без меня, лапушка?

– Справлюсь, – целовала я холодеющие пальчики. – Спасибо тебе за всё. И знай, что была ты для меня самой родной в этом мире.