Помнится, я тогда сильно задумалась. И даже не о ситуации, а о себе. Кажется, сознание моё окончательно перестроилось и стало жить здесь и сейчас. По правилам этого мира, а не по прежнему опыту. Потому я и не поняла, что происходит. Не сталкивалась в этой жизни с таким. В прошлой всякого хватало, только мало что вспоминать неприятное не хочу, но и пользоваться теми методами не буду.

Помогла мне тогда вычислить вредительницу та самая девушка, что призналась в грехе своём. Хотя разве можно её в том обвинять?

Изгнали ленивицу, что сама работать не хотела и других к тому подбивала. Говорят же, что одна паршивая овца всё стадо портит, – так и у меня случилось. С того дня, как избавились от злодейки, работниц моих словно подменили. Появилось и прилежание, и желание учиться мастерству. Заговорили о будущем, задумались, на что деньги заработанные хотят потратить. Меняться стали бывшие затворницы гарема, словно ожили.

Вскоре при мастерской открылась лавка, в которой можно было купить салфетки, покрывала, шали и шарфы, связанные мастерицами. И надо было забрести в магазинчик господину Хоробрику – матушке подарок искал. А там милая девушка раскладывает принесённые из цеха вещи.

– Роксана Петровна, познакомьте, Триединого ради! – умолял меня Вах. – Знаю, что под вашим патронажем девицы те. Поверьте, что меня самые серьёзные намерения.

– А что девушка? Вдруг не захочет. Я насильно никого сватать не стану, – предупредила я главу канцелярии.

– Потому и прошу вашего позволения познакомиться.

Познакомились, поговорили. Моя протеже глаз не поднимала, румянцем то и дело заливалась, а потом мне сказала, что понравился ей Владимир Архипович, но…

– Порченая я, госпожа! Не возьмёт он меня за себя, не возьмёт, – рыдала несчастная.

– Вот и посмотрим, насколько ты ему люба…

Чтобы не посвящать лишних людей в тайну девушки, посредником в столь щекотливом деле попросила выступить Таира.

– Роксана, мне только и дел, что устраивать судьбы подопечных твоих девиц, – возмутился было наместник, но под эмоциональным напором доводов о том, что мы в ответе за тех, кто зависит от нас, и что есть и наша косвенная вина в том, что девушка пострадала, плюс мои надутые губы и хмурые бровки – так Таир сдался и поговорил с Вахом.

Не знаю, о чём говорили мужчины, как пережил неприятное известие Владимир Архипович, но через неделю после этого разговора он пришёл ко мне за разрешением жениться.

– Ты опять о чём-то задумалась, подруга, – позвала меня Прасковья.

– Расслабилась после родов, много сплю, отдыхаю, вспоминаю. Голова пока не занята планами и работой, вот и лезет разное в голову, – покаялась я.

– Надеюсь, хорошее вспоминаешь? – насторожилась подруга.

– Разное. И как гарем расформировала, и как Ваха женили, и как бабушку хоронили. Много что вспомнилось.

– Словно итог подводишь, – фыркнула целительница.

– Может и так. Почти десять лет замужем. Сколько всего случилось. Трое детей родила. Мать семейства – это не кот чихнул. Думаю теперь не только о себе и делах своих, а прежде всего о них. О муже и детях. Знаешь, в моей прошлой жизни о женщинах говорили «хранительница домашнего очага». Мы с тобой как-то рассуждали о том, что любовь разной бывает. Вот об этом я тоже много думала. О том, что женская любовь непохожа на мужскую. И выражается по-разному.

– Ох, подруга, не узнаю я тебя… – заволновалась Прасковья.

– Не переживай. Расскажи лучше, как твой проект Гиримского Медицинского Университета продвигается.

– Хорошо продвигается. Его Высочество здание выделил, сейчас там ремонт идёт. Ну, ты это знаешь… Договорилась с двумя профессорами о переезде на полуостров. Один анатомию преподавать будет, другой лечебную магию. Травником бы ещё разжиться… Хочу тебя попросить стать патронессой университета, – доложила целительница, лукаво улыбаясь.

– Хитруля! – погрозила я пальцем. – Хочешь половину забот своих на меня свалить?

– Хочу, – честно призналась Прасковья и засмеялась. – Всем известно, что тебе хан ни в чём не отказывает, значит, буду через тебя и преференции для университета выпрашивать.

Вот только я на её шутку не улыбнулась. Как бы ни уговаривала себя о том, что не стоит на мелочи внимания обращать, но сердце всё равно болело. Вдруг это не мимолётное удовлетворение физических потребностей, а нечто более серьёзное?