Мне запомнилась операция по подрыву крышки реактора. Чувствовалось, что Довгань нервничает и не уверен в благополучном исходе. Так оно и вышло. Крышка приподнялась боком, образовалась щель, и давление в контуре больше нельзя было поднять. Три дня тянули крышку гидродомкратами, пока, наконец, не вырвали ее, повредив при этом внутреннюю поверхность корпуса реактора. Царапины шабровкой исправить не удалось, и пришлось корпус растачивать, взгромоздив на реактор расточный станок. После расточки перестали подходить штатные никелевые уплотнительные кольца. Пришлось заказывать новые в Горьком. Все это было связано с потерей времени и являлось серьезной неудачей.

По окончании перегрузки мы провели совещание с конструкторами перегрузочного устройства и внесли в протокол соответствующие предложения по его совершенствованию. После этого я уехал в Москву полный впечатлений и новых устремлений.

Начал я с плана мероприятий, предусматривающих строительство новых объектов, формирование новых подразделений, поручения флотским управлениям и службам. Этот план после согласования с исполнителями должен был утверждаться Главкомом.

План был принят всеми начальниками благосклонно, так как всем хотелось порядка в этих вопросах. Одни подписывали план «с ходу», другие давали дельные предложения. Только Главное инженерное управление, которому было предусмотрено очень много серьезных поручений, проявило сугубые осторожность и осмотрительность. В конце концов, и его специалисты план подписали, но с тех пор от них было не отбиться. Каждый день они стали вызывать меня на совещания, для рассмотрения проектов, смет. В экспертные комиссии. Большинство вызовов было в Ленинград, в проектные институты ВМФ и Минсредмаша. Зато я перезнакомился со всеми строителями в центре и на местах. Меня принимали как своего, без очереди и редко в чем-либо отказывали. Эта дружба со строителями длилась у меня до конца службы и всегда мне очень помогала.

Но порядкам, существующим в строительстве и в корне отличающимся от порядков в кораблестроении, я никогда не мог найти оправдания. По их правилам заказчик сам должен разрабатывать технологию, производить пуско-наладочные работы, писать инструкции по эксплуатации, а строители должны сдать объект не в действии, а на соответствие чертежам. За что ни возьмешься , никак строителей не ухватишь. А они, если обидятся, вытащат на свет такой закон, что ты сам будешь копать траншеи, а они будут получат твою зарплату. Одним словом, Шемякин суд.

Главком утвердил мой пан, и колесо закрутилось, только поспевай. В этом плане было и мне непростое поручение. Я должен был оформить постановление Совета Министров СССР о строительстве двух больших заводов для ремонта атомных подводных лодок, одного в Архангельском, другого в Приморском совнархозах. Это постановления я должен был согласовать в Госплане РСФСР, Госкомитете по судостроению, в министерствах транспортного строительства, строительных и монтажных работ, станкостроения и в Госплане СССР. Постановление я оформил за неделю, установив, думаю, всесоюзный рекорд. Согласовав текст в Госплане РСФСР, я стал обходить до трех министерств в день, причем сам с ними договаривался о встрече. Только в Госплане СССР заявили, что к ним такая мелюзга не ходит, и предложили мне прийти с начальством. Я попросил главного инженера управления Ивана Владимировича Коваленко, чудесного человека, бывшего подводника-североморца, и он, по его выражению, «меня сопровождал». Вскоре Н.С.Хрущев подписал постановление, и это явилось началом строительства заводов «Звездочка» и «Звезда». Эти заводы я посещал каждый год, а на «Звездочке» мне было приказано бывать раз в квартал, чтобы там оперативно решались и не накапливались вопросы. Я часто вспоминал об этом постановлении, глядя, как поднимаются эллинги, док-камеры, огромные кают-поселки, а потом целые города с дворцами культуры, стадионами, бассейнами, кинотеатрами и ресторанами.

Из множества событий и дел того времени запомнилось лишь несколько.

В августе 1959 года я был включен в комиссию по выбору места для строительства технической базы на Тихоокеанском флоте. База предназначалась для перезарядки реакторов, а также приема, переработки и хранения радиоактивных отходов, появляющихся при эксплуатации и ремонте атомных подводных лодок. Председателем комиссии был назначен командующий подводными силами флота контр-адмирал Лев Петрович Хияйнен. От флота в комиссии были начальник технического управления контр-адмирал Петр Федорович Котосов и заместитель командующего по строительству генерал Гордиенко. Из Москвы было четверо: строитель В.В.Борисов, химик (не помню фамилии), доктор из Минздрава А.Д.Спиридонов и я. Из Ленинграда двое: главный инженер проекта Н.Н.Панов и доктор О.В.Варнаков.

Впервые я летел на ТУ-104. Во Внуково вылет задерживался на восемь часов. Первую посадку сделали в Свердловске вместо Омска и прождали 24 часа. Затем сели в Омске и тоже ждали 12 часов, затем ночевали в Иркутске, так как ночью запрещалось летать через Китай. Утром полетели, но не через Китай, а в Хабаровск. В Хабаровске лил дождь, и отлет во Владивосток был настолько проблематичным, что мы взяли билеты на поезд. Мы доехали до Угольной (поезд шел на Находку), там пересели в машины и так добрались до Владивостока. При форсировании вброд Второй речки, уже в черте города, в нашу машину сзади врезался грузовик, у которого намокли тормоза. От этого столкновения я получил огромную шишку на затылке, поскольку на меня упал мой же собственный чемодан.

Казалось бы, трудная дорога, усложненная беспорядками в Аэрофлоте, но мы неудобств не ощущали и на беспорядки не обращали внимания. Мы были молоды, жизнерадостны и выносливы. Нам очень понравился самолет ТУ-104, острота ощущений от рева реактивных двигателей и полета над облаками, аэрофлотовские обеды, подаваемые стюардессами, тогда еще самыми красивыми девушками страны. До полета все мы были незнакомы друг с другом, а на место прибыли спаянным коллективом, в котором «каждый знал свой маневр».

Поселили нас в лучшей гостинице города «Челюскинской», расположенной у самого Амурского залива, в начале главной улицы Владивостока – Ленинской. Прибыли мы в субботу и сразу же пошли купаться в Японском море. Это лучшее из всех морей, в каких мне доводилось купаться, а купался я в Черном, Каспийском, Балтийском, Белом и Баренцевом морях. Японское море теплое, чрезвычайно соленое и какое-то живое. Это ощущение создается присутствием в воде медуз, крабов, чилимов, морских звезд и ежей, трепангов и множества всякой мелочи.