Наиболее сильным был восточный сектор, обороняющий межозерное пространство налинии старых фортов. Им руководил начальник Либавского ВМУ ПВО генерал-майор береговой службы И. А. Благовещенский. Здесь держали оборону 3-й батальон 281-го сп, 36-й отдельный батальон связи, сводный курсантский батальон училища, сводный отряд пограничников. В течение ночи к ним добавился отряд, собранный из экипажей затопленных кораблей. Так же утром с южного направления сюда прибыла часть сводного отряда моряков береговой базы и курсантов-мичманов, в количестве 150–200 человек, артиллерийские подразделения и отряды рабочих, советского и комсомольского актива.

Бывший крепостной вал и сооружение императорских времен северного сектора обороны. Что-то вроде убежища для дежурной смены выкатных орудий. С другой стороны вала находится бывший крепостной ров, а 200–300 м правее проходит дорога на Шкеде.

После артиллерийского обстрела в 4 ч 30 м немцы, начав штурм, наступали на южный и центральный форты укреплений сухопутного фронта между озерами. К началу штурма немецкое командование кроме одного пехотного батальона и 10-го пулемётно-артиллерийского батальона подтянуло морской штурмовой отряд. Начался ожесточенный бой, переходящий в рукопашные схватки. Воспользовавшись недостаточным взаимодействием различных советских подразделений и отрядов, отдельным группам противника удалось, возможно через подсохшую и заросшую южную часть Тосмарского озера, прорваться[220] к железнодорожным мастерским, сахарному заводу и заводу «Тосмаре». Согласно отчета о действиях зенитной артиллерии ЛибВМБ, составленным командиром 841-й батареи старшим лейтенантом Ф. К. Тимашковым огонь по наземным целям его подразделение открыло 24 июня. Батарея как раз и располагалась в районе левофлангового редута с юга от Тосмарского озера. Для огня было выделено одно орудие, которое вело огонь как прямой, так и не прямой наводкой на дистанции 1200–3000 метров. В течении дня по батарее был совершен налет шести Ju.88A, которые сбросили бомбы 100–250 кг, но вреда не причинили.[221] К исходу ночи бои прекратились. Командир 291-й пд начал получать сообщения опоявлении новых сил советских войск за пределами Лиепаи. Для его дивизии возникала опасность оказаться в оперативном «мешке». Авиационная разведка немцев в 7 ч 50 м доложила о появлении большой автомобильной колонны, проходящей Скрунду в направлении Айзпуте. В 9 ч 40 м разведка сообщила о том, что в Вайноде собираются отряды изсоветских частей под руководством комиссаров. В 15 ч 10 м эти отряды атаковали изахватили железнодорожный вокзал станции Элкуземе. Для отражения этой угрозы командование дивизии к Приекуле подтянуло 504-й пп, к 11 ч 30 м в него прибыл его 1-й батальон. В северном направлении выдвигался 506-й пп, к 12 ч он пересек железную дорогу Лиепая — Скрунда, а в 13 ч 35 м его передовые отряды вышли в район озера Дурбе. В дальнейшем 506-й пп сменил на севере на позициях у Капседе 505-й пп. В Скуодасе, до прибытия 859-го охранного батальона оставался 530-й морской адн, который затем перебрасывался в Приекуле.

Командир 67-й сд, закрепившись налинии фортов в перешейке между озерами, решил прорвать блокаду города, пока немцы не закрепились на захваченных рубежах. Для этого он силами своей дивизии и отрядов моряков попытался вернуть Гробиня. Утром частью сил Лиепайского гарнизона на Гробиньском направлении была проведена первая атака.[222] В ней приняли участие три взвода курсантов, взвод моряков эсминца «Ленин» и некоторое количество военнослужащих из подразделений 67-й сд. Одними из наиболее отчаянных бойцов были матросы экипажа эсминца «Ленин».

Красноармеец 242-го гап 67-й сд Яндашевский вспоминал: «Перепрыгнув через наши окопы, моряки в полный рост пошли в атаку. Мы смотрели на них, а они с винтовками наперевес деловито шагали над нами. Один, остановившись, взглянул на нас. «Ну что братки! За корабли за наши!». И пошел. Мы не отрываясь смотрели на него. Как и все он не сгибался, не бежал, а шел гордо, будто нес с собой честь и достоинство корабля».[223]

Из-за этой контратаки оберст Ломейер был вынужден КП 505-го пп срочно эвакуировать с хутора Аплоцини (2,2 км от линии фортов по дороге на Гробиня) значительно глубже в тыл. Сводный отряд защитников города продвинулся с боем около 2 км, однако силы были не равные. К вечеру отряд вынужден был вернуться на исходные позиции. В этом бою советские моряки воевали с германскими моряками из морского штурмового отряда и нанесли им тяжелые потери. Воспоминания ветеранов этой немецкой части весьма красноречивы. Бенц: «В этой местности в середине лета полной темноты не наступало. Однако, незамеченные нами, русские снова заняли позиции, которые оставили ранее, замелькали огни выстрелов, а мы перед ними оказались, как на ладони. Они сидели в безопасности за старыми укреплениями напротив нас, вероятно, с тяжелыми пулеметами и минометами. Наверху, на высоких деревьях у дороги сидели «кукушки», смотревшие на нас через оптические прицелы, как мы это узнали позже, и накрывшие нас. Нашей атаки не получилось. Мы лежали около часа и несли все больше и больше потерь, пока не пришел приказ отступать». Кун: «Русские отстреливали нас, как зайцев. Мы бежали, петляя и пригибаясь. Потом был приказ: «Спасайся, кто может!». Мы не знали, куда деваться, русские окружили нас. Я больше никого не видел и спрятался под мертвыми товарищами. В придорожной канаве на той стороне дороги сидел Иван. После недолгого размышления, я пополз в чистое поле вместе со своим пулеметом и закопался так глубоко, как мог, в песчаный грунт. Жара, а пить нечего. В полдень стало тихо и я услышал немецкую речь. Я пополз на крики, обозначив себя с помощью надетого на пулемет стального шлема и крика: «Не стреляйте, мы немцы!». В ответ крикнули: «Откуда? Морской штурмовой отряд уничтожен! Давай сюда!». В канаве сидел земляк из сухопутных войск. Мне не хотелось думать, что там впереди есть еще кто-то из наших». Даллмайер: «Странным образом во всех этих боях мы не видели русских солдат в форме. Также их стрелки с многозарядными винтовками и оптическими прицелами были оснащены лучше нашего. Особенно они целились в наших офицеров, которых узнавали по петлицам. У них была такая тактика: лишить нас командования, что им вполне удалось. Сначала попали в лейтенанта Гайселя, ранив в живот, затем в посыльного Иорга Мунка, пробив ему грудь навылет. Командиру штабной роты, лейтенанту Цану, попали в голову. Когда я возвращался после того, как отнес донесение, навстречу попался залитый кровью Берникинг. «Фриц, давай на помощь, в командира попали, он лежит у дамбы!». Я ринулся туда и нашел при нем доктора медицины Доната. Рана в голову, над левым ухом. Доктор сделал ему укол и отправил в санитарную машину. Но корветтен-капитан фон Дист умер уже ночью».[224]

К 7 ч 30 м в Гробиня прибыли командующий военно-морского командования «С» с особым отрядом Биглера. Они сразу же попали под обстрел советской береговой артиллерии. Чтобы остановить советскую контратаку, 1-я рота отряда Биглера была введена в бой на участке морского штурмового отряда, а 2-я рота заняла оборону на северо-восток для отбития возможной контратаки со стороны станции Дурбе. В резерве морского командующего находилась 3-я рота. Командир 505-го пп обратился к морскому командующему с просьбой передать ему в пользование грузовики отряда Биглера, чтобы отправленные пешком по дороге Приекуле — Гробиня остальные два батальона полка могли прибыть в Гробиня как можно скорее.[225] Морской командующий приказал собрать автомобильный транспорт обоих отрядов: морского штурмового и Биглера, и на нем перебросить два пехотных батальона 505-го пп в Гробиня. Остатки морского штурмового отряда были временно подчинены Биглеру и отведены за Гробиня для отдыха и переформирования. Командиром морского штурмового отряда был назначен из резерва вермахта майор Краузе.

Вернемся к воспоминаниям немецких морских пехотинцев, Бенц: «В 18 ч 1-я рота приступила к проверке наличного состава. Тихим голосом «Пика» [жаргонное прозвище старшины роты — Авт.] зачитывал фамилии. Из нашего взвода недоставало половины, включая командира, фельдфебеля Кольбера. Плюс еще посыльного, вечно веселого Альденхоффа. Остальные взводы были потрепаны не так сильно».[226] В отчете дивизии о состоянии морского штурмового отряда и отряда Биглер, составленного 19 июля 1941 года, боевым действиям морского штурмового отряда дана следующая оценка: «Во время первой атаки на крепость он был подчинен передовому 505-му пп и угодил при этом под очень сильный артобстрел. Вследствие недостаточной обученности и нехватки шанцевого инструмента отряд, с большой удалью наступавший вперед под началом капитан-лейтенанта фон Диста, очень скоро понес большие потери. Так как командир и множество офицеров вышли из строя, подразделение охватила настоящая паника, оно ринулось назад и смогло остановиться только далеко в тылу».[227]

Паника и неуправляемость присутствовала и на советской стороне в ЛибВМБ, и продолжалась в течении всей ночи с 23 на 24 июня. В 4 ч 20 мин 24 июня был подорван минный склад. На нем хранилось около 100 торпед, 2,5 тыс. глубинных бомб, более 770 морских мин и 1440 минных защитников. В процентном отношении от того, чем располагал КБФ к началу войны, это составляло: мин — 5 %; торпед — 6 %; глубинных бомб — 13 %; минных защитников — 40 %. По совокупности, если бы одновременно были взорваны все эти боеприпасы (порядка 350 т ВВ), то от большей части города ничего бы не осталось. Так что факт, связанный с взрывом минного склада, требует более пристального изучения. Кроме того, в течение этой ночи были взорваны: флотский танкер «Горняк», паровая шаланда «Тунгуска», плавучая мастерская «Хабаровск», ледокол «Силач», буксир «КП-4».

Около 5 ч утра 24 июня ушел в Вентспилс дивизион пограничных катеров.[228] В том же расследовании об этом говорится: «После этого командир морпогранотряда, капитан-лейтенант т. ФИНОЧЕК [правильно Финочко. — Авт.], пытавшийся связаться по телефону со штабом базы, но безуспешно, сам принял решение — взять несколько стоящих транспортов под охрану и выйти. В 5 ч 24 июня вышел на Виндаву, в 12 ч 20 м 24 июня, как показывает командование морпогранотряда под их охраной было благополучно приведено в Виндаву до десятка транспортов».[229]