– - Он в очках был. Симпатичный такой. И голос у него мягкий такой и одновременно очень уверенный, как будто он наперед все знает. Как у завуча у нас в школе...

– - Как у пса комсомольского!
– - прервала Ольга.
– - Чмошником он был горкомовским! Там и голос поставил. Они ж больше ни хрена делать не могли, как только болтать...

– - Они говорили о нас... О тех, кто пришел на просмотр в группу. Говорили так мерзко... Они... они торговались, сколько какая из нас стоит. Как про скот: у кого какой вес, размер... грудей и вообще... Такая похабщина, что повторить не... не могу, -- Ирина произнесла это и ей показалось, что на то, что она сейчас высказала, она потратила столько же сил, сколько на бег по ночному Горняцку.
– - И я сразу поняла, что нет никаких танцгрупп, и нет никаких гастролей... Ну, может, гастроли-то и есть, но не те. И деньги -- еще неизвестно: будут они или нет. Они просто хотели вывезти нас в Турцию, отобрать документы и продать в рабство в публичные дома...

– - А что, хорошая работенка! Я б согласилась! Лежишь под клиентом, а денежки щелкают...

– - А тот, второй, не Пеклушин, -- сделала Ирина вид, что не услышала собеседницу, -- он ему сказал: "Ну, ты, Костя, молодец! Еще немного -- и мы весь город превратим в сучью зону".

– - Серьезно?
– - удивилась Ольга.
– - Это ж у нас была сучья зона... В смысле, колония...

– - Ну, он так сказал... Наверно, он другой смысл в это название вкладывал.

– - Ну, и тянуло тебя за язык?!
– - возмутилась Ольга.
– - Промолчать, что ли, не могла?

– - Да ведь я только Валентине... Уже потом, на второй день...

– - Ну так вот она тебя и заложила Пеклушину. А тот, видать, струхнул, -- Ольга потянулась за картофелиной, окунула ее в соль, пожевала немного и выплюнула с лошадиным фырканьем. Жевать бумагу было, наверно, приятнее.
– - У Пеклушина с комсомольских времен связи еще те. Организовал грабеж магазина, свидетелей соорудил -- все честь по чести. А следователю что надо? Да совсем немного: сотню "баксов" кинь на лапу и никаких профессиональных сомнений уже не будет. Сначала были, а потом -- пш-шик!
– и пропали, испарились, -- развела Ольга руками, и снова противно звякнули наручники.

– - Но зачем?!
– - вскрикнула Ирина.
– - Зачем?!

– - А чтоб спокойнее было. Мало ли: а вдруг ты и вправду сходишь и кое-кому расскажешь про этого гуся... И потом учти, милая, после отсидки, даже если ты уже захочешь его заложить, тебе никто не поверит. У нас в стране так испокон веку принято: бывшим зэкам веры нету... Врубилась?

– - А зачем в колонии... меня убить... зачем?
– - не могла понять Ирина.

Наверное, не могла потому, что не было у нее на плечах головы Пеклушина.

– - Валентина ведь твоя в Турции поги-и-ибла, -- протянула Ольга.
– Публичный дом сгорел, и она вместе с ним.

– - Ва-а-аля, -- жалобно протянула Ирина.
– - Какой ужас!

– - Вот такие дела-а-а...
– - представила Ольга, как действительно страшно гореть да еще и в чужом городе, хотя, наверное, и в своем не менее страшно.
– - Турки, значит, по своей линии сообщили нашим. От Валентины, считай, ничего не осталось, потому решили условно похоронить прямо там, в Турции. А здесь начали щупать, как она туда попала. К Пеклушину пару раз приходили, допрос снимали. Он и разволновался. Все-таки из вашей группы, как я врубилась, одна ты в России осталась. От ментов он открутился, что, мол, такой не знал, а ты-то -- в курсе. Вот он и понял, что ты -- самый опасный для него человек. От тебя ж ниточка по его щупальцам потянется...

– - Ва-а-аля, -- будто из какого-то глубокого сна произнесла Ирина.

У нее и, когда узнала об измене, не возникло в душе ничего злого, яростного по отношению к подруге, а сейчас и вообще стало до того жалко, словно лежала Валентина сейчас на руках у нее, лежала обгоревшая, уже и человеком внешне быть переставшая и тихо стонала, умирая.

– - А кто?
– - сквозь какую-то дымку спросила Ирина.

– - Что -- кто?
– - не поняла Ольга.

– - Кто меня должен был убить? Спица?

– - Нет.

– - Архинчеева?

– - Нет.

Дымка дрогнула и растаяла. Словно сильней подул сквозь щели ветер и вбил, сплющил ее в угол.

– - А кто же?
– - Ирина пыталась разглядеть Ольгино лицо, но ничего не видела, кроме размытого светлого пятна.

– - А тебе это надо?
– - недовольно спросила Ольга.

– - Надо!

– - Не из твоего отряда, не из третьего, -- ответила Ольга.
– - Девка еще та -- лихачка. Слушай, а не все ли тебе равно, кто это?! Ты из зоны свалила, а она пусть решетку от злости грызет!

– - Но как мог Пеклушин?
– - все-таки не понимала кое-что Ирина.
– - Как мог он -- и в зоне?..

– - У него руки длинные. И все деньгами облеплены. Как волосами. Попросил одного авторитета, который ему задолжал. Ну, тот и накатал муляву в зону. "Так, мол, и так. Надо одну "шестерку" убрать. А то хороший человек из-за нее пострадать может". Усекла? А у нас с шестерками разговор всегда короткий.

Где-то близко, наверное в соседнем дворе, завыла собака. Завыла низко, утробно, как сигнализация в колонии. А когда она затихла, Ирине показалось, что вой зацепился за что-то у нее внутри и все живет и живет там, разрывая на части душу.