– - Уехали, Константин Олегович, -- обозначил себя вошедший в кабинет телохранитель.

Пеклушин обернулся, посмотрел на знакомую коричневую кожаную куртку и спросил эту куртку:

– - Доволен?

– - Еше как! Кто б ему в каком "Андрее" столько "зеленых" отвалил!

Пеклушин вспомнил хлипкую матерчатую куртчонку фотографа, его старые морщинистые ботинки, брюки, забывшие прикосновение утюга, и подумал, что, наверно, переплатил. Но вернуть деньги назад было уже невозможно. Джип мчался по городу к вокзалу, к московскому поезду. А потом Пеклушин подумал, что он все-таки купил у фотографа по три экземпляра каждого снимка, и если из одного из них сделать рекламный буклет, то два остальных можно "толкнуть" в западные журналы под своей фамилией. Тем более что на некоторых голеньких дурех он предусмотрительно напяливал армейскую фуражку со звездой, а на Западе от такого антуража все редакторы почему-то впадали в кайф.

Иногда сквозь эти сладкие, приятные мысли проскальзывала горечь от случившегося утром. Нет, он не жалел о том, что в психозе все-таки выстрелил несколько раз в живот этой наглой девчонке с разными глазами. Горечь была от того, что даже после избавления от Забельской он не освободился от страха. Вот выстрелил, ничего не почувствовав, вот схоронил ее в надежном месте, обезопасив себя, а сердце ныло, ждало новой опасности. Где-то еще шлялась Конышева, и даже Хребтовский не мог ничем помочь. А хотелось, очень хотелось, чтобы исчезли с земли люди, знавшие хоть что-то из его тайн, знавшие такое, за что он мог поплатиться или жизнью, или свободой.

Скрип тормозов вернул его к реальности. Джип, что ли, вернулся? Неужели фотограф что-то забыл? Или посчитал, что мало заплатили?

Пеклушин прошел вдоль строя ног, ягодиц, грудей, напомаженных ртов, выглянул в окно и неприятно ощутил, как вздрогнуло сердце. У входа в "Химчистку"-"Клубничку" стоял автомобиль с овальными фарами. На фоне темно-темно-зеленого колера блеснул кружок с тремя стрелками.

"Новый "мерс". "Е-класс", -- с тошнотворной, давящей на грудь завистью подумал Пеклушин.
– - Ну, Слон дает! Наверно, прямо на выставке купил, в Москве... Ничего-ничего, -- обвел хищным взглядом фотографии.
– После этой "раскрутки" я себе точно "Порше" куплю. Вот тогда я на его свиную харю посмотрю!"

– - Здорово, Костя!
– - шагнул в кабинет Прислонов.

На его костюм лучше было не смотреть. А то расстройства еще больше, чем от "мерса".

– - Добрый день, Витюша!
– - по-мальчишески всплеснул руками Пеклушин и расширил лицо улыбкой.

Прислонов посмотрел на эту уже не раз виденную улыбку, которая больше походила на гримасу плачущего, чем на улыбку, вскинул левую руку с остро блеснувшим циферблатом часов "Крикет", но на стрелки даже не взглянул.

– - Мясом торгуешь?
– - после вялого рукопожатия Прислонов пошел вдоль фотографий.
– - Ну-у, что: ничего, сплошная свежина! Малолетки?
– - Пальцем в синих буквах татуировок приподнял он один из снимков, на котором столичный фотограф сумел чуть ли не наизнанку вывернуть девчонку.

– - Подарить?
– - угодливо согнулся Пеклушин.

Он был заметно выше Прислонова, и от этого ощущал себя как-то неудобно.

– - Живьем, что ли?

Пеклушин согнулся еще ниже, но все равно остался выше гостя.

– - Можно и живьем.

– - Ну да! Чтоб потом от твоих "сосок" на винт намотать?
– - и швырнул снимок на пол.

– - Да ты что, Витюша!
– - искренне возмутился Пеклушин.
– - Они все чистенькие! Свежак стопроцентный! Знаешь, как т а м нравится?!
– - показал он в ту сторону, где заходит солнце.
– - Заказов -- море!

Прислонов прошел к дивану, повернулся и швырнул себя на кожаную обивку прямо поверх фотографий. Рукой смахнул снимки с подлокотника, по-блатному цыкнул через щель в передних губах и кивнул на коричневую куртку:

– - Убери своего "пристяжа". Есть маленький базар.

Под ним сухим хворостом похрустывали свеженькие глянцевые снимки, а Пеклушину казалось, что это внутри у него похрустывают нервы. Если бы мог, врезал бы кулаком Прислонову прямо по роже, прямо по его мокрым губам, по землистому зэковскому лицу, по уродливому шраму на левой щеке. Но в том-то и дело, что не мог. Не дрался он никогда в жизни и потому не знал, получится удар или нет. А пистолет с закопченным стволом лежал в верхнем ящике стола.

Пеклушин повернулся к телохранителю Прислонова, который огромной черной гориллой стоял у дверей кабинета и старался издалека разглядеть снимки, потом -- к своему, сравнивая их, и только потом решился:

– - Я ему доверяю.

– - В натуре?
– - бросил Прислонов ногу на ногу.

– - В натуре, -- уже чуть ли не с вызовом ответил Пеклушин.

– - Ладно.
– - Полюбовался Прислонов золотой печаткой с бриллиантом на безымянном пальце левой руки.
– - Базар такой: в обмен на мой долг я обещал кое-кого убрать за колючкой. Помнишь?

Шея окаменела, но Пеклушин все же кивнул. В затылке что-то хрустнуло, словно шея и вправду превратилась в гранит, а Прислонову показалось, что собеседник еще и крякнул в ответ.

– - Лады... Но при базаре ты бухтел, что та чувиха -- козел* и ------------- *Козел ( блатн. жарг.) -- доносчик. шестерка. А в натуре?

– - Что в натуре?
– - Пеклушин уже начинал путаться в воровских терминах, а слово "натура" могло означать что угодно.

– - А в натуре выходит лажа, -- сощурил глаза Прислонов.
– - Обвенчал* ты ее не за дело**, а по сплошному понту, и захиляла она за колючку, хотя никакой магазин на уши не ставила...