Еди, вспомнив тот случай, подумал было поскакать на помощь к тем двоим, следы которых шли в горы, но вспомнив Варан-хана, а один из них, судя по всему, был он, передумал. Да и пора было возвращаться, пока Баба-сейис не спохватился.

В селе Еди встретили как какого-нибудь героя.

— Ур-ра! Еди привел Карлавача.

— Еди молодец! Еди молодец! — скандировала многочисленная сельская детвора хором.

Баба-сейис как безумный бросился им навстречу и повис на шее Карлавача шепча:

— Вернулся, мой славный, родной, единственный. Вернулся, вернулся… теперь нас разлучит только смерть…

Баба-сейис, плача как ребенок, обцеловал Карлавача, а потом влюбленными глазами уставился на Еди:

— Сынок, я расцелую твои глаза, которые увидели Карлавача, твои руки, которые держали его повод… Где ты его нашел? Кто украл его?

Еди не успел ответить, во двор въехали на мотоцикле Варан-хан и Овез. И ни слова не говоря, схватили Еди с двух сторон, посадили в коляску мотоцикла.

Все опешили. Первым бросился к мотоциклу Баба-сейис:

— Что вы делаете?! Зачем забираете парня?! Варан-хан, когда надо было искать коня, тебя здесь не дождались, а теперь забираешь парня, который привел мне моего Карлавача. Мы тебе не позволим этого!

— Не позволим! — загудела толпа.

Варан-хан выпрямился во весь свой огромный рост и предостерегающе поднял руку:

— Тихо, товарищи! Еди не пригнал вашу… — с его языка чуть было не сорвалось «кляча», но он вовремя спохватился, — вашего коня, а угнал его…

— Этого не может быть! Еди, скажи, что это не так, — взмолился Баба-сейис.

Еди вместо ответа опустил глаза.

Бяшим во второй половине дня, сильно запыхавшись, прибежал домой и тут же направился к своему мотоциклу с коляской. Его любимый пушистый кот по обычаю грелся на солнышке, свернувшись клубком, уместившись на сиденье мотоцикла. Кот, почуяв приближение своего хозяина, лениво открыл глаза и выгнул спину, подставляя ее, чтобы погладили. Но хозяин сегодня был не в духе, и бедный кот поплатился за это. Бяшим гневно схватил его за холку и, швырнув в сторону, принялся заводить мотоцикл, остервенело ударяя ногой по рычагу.

— Аю, куда это ты собрался? — крикнула, выбежав из дому, Тумарли, видя, как в спешке суетится ее муж.

Мотоцикл, словно ожидал только окрика, вдруг заработал. Бяшим, делая вид, что не слышит никого, прибавил газ и сел в мотоцикл. Но не так-то просто было привести его жену, она с молниеносной скоростью ягуара подлетела к мужу и схватилась за руль мотоцикла:

— Ты думаешь я не знаю, куда ты собрался, а? Ошибаешься, не поедешь, а если и поедешь, то только через мой труп.

— Отойди с дороги, тебя еще здесь не хватало! — прикрикнул Бяшим, сбавив газ и трогаясь с места.

— Не отойду, переезжай через свою жену, оставь детей своих сиротами! — крикнула Тумарли, а затем, сменив тон, стала умолять мужа: — Бяшим, не уезжай, прошу тебя! Говорят: «Караван длинен, не мечись, а держись поближе к своему верблюду». У тебя своих детей хватает.

— Еди не верблюд из каравана, он мой брат. Если не мне, кому же заботиться о нем?

На шум вышла из своего дома Бибигюль.

— Тумарли, пожалей бедного Еди, отпусти Бяшима, — стала она умолять ретивую жену Бяшима.

Эти слова Бибигюль подействовали на Тумарли так, словно плеснули керосина в тлеющий огонь.

— Тебя еще не спросили?! Если такая сердобольная, побежала бы сама к нему, — а потом елейным тоном обратилась к Бяшиму: — Ты, наверное, голодный, иди домой я тебя накормлю, а потом уж посмотришь, ехать тебе или нет.

Бяшим заколебался. Ему, конечно, было жаль своего брата и надо было бы к нему поехать, но как? Ведь и жену не переедешь, ведь она так и стояла перед мотоциклом.

— Бяшим, ради бога, поезжай, проси, умоляй всех, пусть отпустят Еди-джана. Его надо спасать, а то пропадет парень, — слезливо умоляла Бибигюль.

Тумарли ощетинилась, она, выпятив грудь, двинулась на Бибигюль:

— Никуда он не поедет, пусть только попробует! Если тебе надо, пусть твой Чары и едет.

— Вах, Тумарли, сестричка, тебе ли не знать Чары. С него слов клещами не вырвешь, да и не сможет он там толком переговорить с Варан-ханом. А без поручительства одного из братьев Еди не выпустят, — взмолилась Бибигюль.

Сколько ни уговаривала Бибигюль, слова жены для Бяшима оказались весомее, Тумарли настояла на своем.

— Еще братья называются… — с горечью упрекнула Бибигюль. — Неужели у вас камень вместо сердца?! Был бы жив его отец, сидел бы он сложа руки, когда сын в беде?!