— Аминь! — выдохнула толпа и качнулась к амвону, на который снова вперед вышел архиерей с диаконом. Началось целование. Священник держал в одной руке крест, к которому прикладывались присягавшие, другой же крестным знамением осенял подходивших. Диакон подставлял Евангелие. Затем присягавшие шли к боковым приделам, где расположились секретари с присяжными листами, подписывались.

Анна не ожидала, что попадет в Москве в такой клубок страстей и противоречий, что окажется в самой гуще ожесточенной борьбы, втянутая в нее помимо воли и желания. Кружилась голова: кому верить, чего желать? С одной стороны «верховники» — Долгорукие, Голицыны, — сильные, знатные и многочисленные боярские роды, позвавшие ее на царство. На них опереться?.. Но они хотят ограничить ее самодержавство, чтобы самим господствовать. Так говорит в письмах своих между строк Андрей Иванович Остерман, так говорят посылаемые от него люди. Князь Василий Лукич стережет, как дракон. Глаз с нее не спускает, не допускает к ней никого, кроме придворных дам... О! Она знает, что такое жить с ограничениями. Это будет та же Курляндия, а может быть, и еще хуже... Да и в самом Верховном тайном совете согласия нет. Голицыны с Долгорукими только для виду заодно стоят. Их объединяет древность рода. Зато Головкин — безроден. Выдвинулся в дяденькино время, ныне с ним никто не считается. Андрей Иванович Остерман — человек темный, хотя и умен. Ныне, говорят, болеет сильно. Весь в мазях, обложенный подушками, он тем не менее не забывает ее советами. Для передачи ей своих планов и «конъюнктур» пользуется услугами дам, не подозреваемых «верховниками». Сестра, Мекленбургская герцогиня, решительная Екатерина Иоанновна, постоянно ободряет колеблющуюся Анну, убеждая ее, что она как государыня происходит от старшего брата Петра Великого и потому имеет первейшие права на престол без всякого избрания. Прасковья Юрьевна Салтыкова, урожденная княгиня Трубецкая, крестница царицы Прасковьи Федоровны, имела широкие связи среди знатных семейств. Она по сути служила шпионкой для «узнания мыслей знатных людей скрытным образом, для чего она приезжала ко многим по ночам». А потом передавала все Андрею Ивановичу Остерману и императрице. Наконец — Наталья Федоровна Лопухина, любовница Рейнгольда Левенвольде, шептала Анне о тех мерах, которые предпринимают немцы.

Каждый день баронесса Остерман и княгиня Черкасская приносили в царские покои младшего сына Бирона, к которому Анна питала большую нежность. И каждый раз — за отворотами ли распашонки детской, в складках ли пеленок — находила она записки с извещением об успехах сторонников самодержавия.

Хитрый поп Феофан Прокопович поднес ей часы для камина, а за задней доской оных обнаружилось тоже письмо...

Значит — Андрей Иванович за самодержавную власть. Феофан — тоже. А за Феофаном — друзья, почитатели наук, сколько людей, жаждущих продолжения великих дел петровских. Остерман и глава святого Синода заедино? Чудеса!..

Победит тот, за кем пойдет шляхетство: за Верховным тайным советом или за сторонниками самодержавной власти. Андрей Иванович Остерман, несмотря на болезнь, развил кипучую деятельность. После того как ему удалось поселить несогласие среди членов Верховного совета, он направил усилия на окончательный подрыв авторитета Долгоруких. Они и так не пользовались, за исключением фельдмаршала, популярностью. И Андрей Иванович озаботился тем, чтобы по Москве не затихали слухи и рассказы сначала о том, что князья Долгорукие не заботились о здоровье покойного отрока-императора, обкрадывали дворцовое и государственное казначейство и даже о том, что, сочинив подложную духовную императора, пытались возвести на престол княжну Екатерину. Передавали друг другу на ухо подробности о том, как мертвого Петра Второго венчали с Долгоруковой девкой... Особенно благодатную почву эти рассказы находили среди гвардейских офицеров, ненавидевших хищное семейство. В кружках военных шли серьезные разговоры о том, чтобы напасть на «верховников» во время заседания и выбросить Долгоруких в окна.

Голицыных пока Остерман трогать опасался. Это были слишком сильные и менее скомпрометированные противники. Помогали Андрею Ивановичу в его партии и иностранные министры, особенно датский посланник Вестфален и посол цесаря граф Вратислав.

Двадцать третьего февраля на заседании Верховного тайного совета Василий Лукич после множества текущих дел, запущенных в связи с присягой и празднествами, высказал мнение, что надобно согласиться с рядом требований шляхетства, выраженным во многих проектах.

— Надобно уступить, чтоб народ узнал, что к его пользе народной дела начинать хотим, — сказал Василий Лукич. — Согласимся увеличить количество членов в Верховном совете. Сей способ удобен для того, чтобы убегнуть разногласия.

Однако, как и следовало думать, против выступил Алексей Григорьевич:

— Нам ли думать о том, как народ удовольствовать? А многое число членов в Верховном совете лишь трудности от несогласия причинить может. Да и выборы не без нарекания пройдут.

Порешили обратиться к гвардейским офицерам о готовности Верховного совета пойти на уступки шляхетским требованиям. Сохранилась «черновая записка» о том, подписанная, кроме членов Верховного совета, девяносто семью лицами из генералитета и шляхетства. Вот она:

«Понеже Верховный тайный совет состоит не для какой особенной того собрания власти, точию для лучшей государственной пользы и управления в помощь их императорских величеств, а впредь, ежели кого из того собрания смерть пресечет или каким случаем отлучен будет, то на те упалые места выбирать кандидатов Верховному Тайному Совету обще с Сенатом и для апробации представлять Ея Императорскому Величеству из первых фамилий, из генералитета и из шляхетства людей верных и обществу народному доброжелательных (не вспоминая об иноземцах). И смотреть того, дабы в таком первом собрании одной фамилии больше двух персон умножено не было; и должны рассуждать, что не персоны управляют закон, но закон управляет персонами, и не рассуждать ни о фамилиях, ниже о каких опасностях, только искать общей пользы без всякой страсти, памятуя всякому суд вышний. Буде же когда случится какое государственное новое и важное дело, то для онаго в Верховный Тайный Совет имеют для совету и рассуждения собраны быть — Сенат, генералитет, коллежские члены и знатное шляхетство».

Ну что ж, это было уже многообещающее начало, вполне способное если не обратить к Верховному совету сразу же сердца всех, то, по крайней мере, приостановить процесс отлива сторонников. А там, глядишь, еще немного, и власть была бы удержана... Но было поздно. Сделай то же самое «верховники» раньше — все могло бы, может быть, измениться. А теперь уже все шляхетство было охвачено зудом комбинирования и политической игры.

Дворяне открыто на своих сходках говорили о том, чтобы князю Алексею Григорьевичу Долгорукому вообще было запрещено находиться в каком бы то ни было высшем правительственном учреждении. Против него особенно были настроены практически все. Не придумав лучшего, князь Алексей Григорьевич уехал из Москвы в свое имение Горенки, дав повод для радости тем, кто видел в этом его предварительную ссылку.

Оставалось последнее средство. Средство отчаяния в сложившейся ситуации — государственный переворот. И Василий Лукич решается на него. В программу входили аресты наиболее видных сторонников самодержавия. В их число входили: граф Головкин, барон Остерман и князья Черкасский и Барятинский. Были в том списке, разумеется, и другие фамилии.

О заговоре узнал через своих шпионов все тот же Остерман. И нашел способ сообщить императрице, торопя ее объявить о своем самодержавстве. Анна колебалась. Она хотела сделать это в день коронации, в апреле. Но последние события должны были подтолкнуть и ее. В такой напряженной обстановке подошел решительный день. Было это 25 февраля 1730 года...