– «Немного»! – передразнил Приск. – Небец ушастый, да нет никакой надежды! Слишком дружно ублюдки провернули своё дельце, видать, всю зиму готовились, должны были сговориться и о том, что дальше делать. Да ещё эти их родичи… Ох, не зря они заявились! Воняет нынче степь, и воняет «грифами». Только вонь в мешок не сунешь и прокуратору не доставишь…

– Я доставлю, – не дожидаясь то ли просьбы, то ли приказа, произнёс Тит. Парень все понял, и понял, залягай его коняга, правильно! – Доставлю, и Нумма отправит её дальше. Императору и Сенату. Сколько у меня времени?

Лишь Время Всемогущее знало, сколько оно отпустило Приску, но комендант мог гордиться – впустую не пропало ни единого часа. Въехав на показавшийся родным крепостной двор, Тит понял: все, что можно сделать, сделано, а уж чего нельзя… Хотелось бы, конечно, поднять стены хотя бы на длину копья, да чтоб запас смолы стал раза в три побольше… И метательных машин бы ещё, и вторую когорту в казармы – как раз разместилась бы. Увы, это было за пределами возможностей паршивого коменданта ненужной крепости. Тут уж чем Сенат с императором обеспечили, с тем и воюй.

Приск и готовился воевать, и не он один: вести поступали со всей границы, и были они хуже не придумаешь, так что уговаривать Нумму не пришлось. Прокуратор головы под крыло не прятал, к угрозе относился всерьёз, но прокураторским беспокойством дыры не заткнёшь. По крайней мере сразу.

– Нумма обеспокоен. – Тит не выдержал, злобненько усмехнулся. – Нумма крайне обеспокоен. Войска провинции спешно стягиваются, ну или должны стягиваться, к Отраме. Приграничным гарнизонам именем императора велено стоять до последнего, сдерживая продвижение варваров, а помощь будет. Это прокуратор обещал твёрдо.

Прокуратор не просто обещал, он клялся, призывая в свидетели собственного отца, отца Тита, порфироносного Агриппу и само Время со чада и домочадцы, вздыхал, сетовал и уговаривал, уговаривал, уговаривал остаться при своей особе. Не навсегда, а лишь пока не сползутся «черепахи» [5] , после чего взгромоздиться на самую белую и отправиться… нет, не выручать своих – очищать Отраму.

В последнем Нумма был прав: кочевникам нужны не взятые крепости, а добыча. Они не задержатся на границе, а рванут в глубь провинции, откуда их и придётся гнать, а гарнизоны – это уж когда руки дойдут или дальние легионы подтянутся. Нумма опускал глаза и отводил на подтягивание месяц. В лучшем случае, а в худшем… В худшем спасители провозятся до середины лета и успеют разве что всплакнуть на погребальных курганах, в которые превратятся «столь дорого обходящиеся империи крепости».

– Прокуратор не знает, когда подойдут подкрепления, – уточнил Тит, – но он не пытается врать. Это хороший признак – о нас не «забудут».

Приск махнул рукой, и Тит ушёл, так и не сказав, что его удерживали в Отраме. Может, удивись комендант возвращению столичного молодчика, молодчик бы и не выдержал, но ветеран лишь выразил удовлетворение скоростью, с которой пришёл ответ. Потащивший едва отдышавшегося приятеля в степь Медант выразил кое-что другое, и выражал долго. Тит слушал вполуха, привычно вынуждая коня на полкорпуса опережать бушующего кентавра. Если б не сухой ветер и не тень «грифа» над утратившей былую прыть империей, можно было вообразить себя дома на прогулке.

Сколько раз наследник Спентадов и кентавр, обсуждая ставки и забеги, перемывали кости двуногим и четвероногим! Медант тогда любил выпить и подраться, возничих считал за дерьмо, но бегал хорошо. Если зачешется правая задняя нога… А чесалась она постоянно, так как созерцать впереди себя чужой хвост строптивец не мог. Себя, столичного, Тит помнил хуже, то есть не помнил, а понимал. Неужели это он орал, что императора за запрет на участие в бегах надо гнать? А что делать с императором, повернувшимся спиной к отрастившей когти степи? С императором, строящим цирки и триумфальные арки за счёт роспуска легионов?

– Медант, – зачем-то окликнул Тит, – что нам делать? Что нам теперь делать?

Кентавр остановился, и человек натянул поводья. Он не ждал никаких откровений. Вопрос был глупым и беспомощным, а ответ единственным – драться. Там, где застигла беда, и пока хватает сил. Границы Стурна священны, но это – для Сената, а на деле, если что и вправду свято, так это жизни дурней, которых угораздило поселиться вблизи беды, и твоё слово защитить их. То есть не только твоё, много ты один назащищаешь…

– Что делать, говоришь? – Лапища Меданта растрепала лошадиную гриву, и не терпевший кентавров жеребец прижал уши. – Почему бы нам вечерком не выпить и не пристукнуть Фертара? Некоторые пасти перед войной лучше заткнуть, а завтра… Ты как хочешь, а я пробегусь за реку. Разъезды разъездами, а самому глянуть не помешает.

Война стала явью утром. Славным весенним утром, когда по небу бегут розовые облака, пахнет расцветающими травами и ты не ждёшь, не можешь ждать ничего дурного. Никто и не ждал, пока из зелёного, сбрызнутого маковой кровью моря не вынырнула тёмная фигура и неповторимой, знакомой всем завсегдатаям бегов рысью полетела к броду.