— Я не смогу забыть о тех беднягах, — тихо сказала она. Хватило одного взгляда. Фотография была выжжена в ее голове.

— Знаю, — его печальный тон напомнил, что за его красивым лицом была доброта, из — за которой она его и полюбила. Желание заботиться о других было его неотъемлемой частью. Он спасал бродячих собак, помогал злым подросткам и провожал женщин до машин в темноте. Его синдром белого рыцаря был важной частью его личности.

Ее пальцы сжали ткань.

— Помни, что после произошедшего в подвале реальность может быть куда менее страшной, чем кажется моему воображению.

— Это я понимаю, — он серьезно кивнул. — Я могу спать ночью в свете лампы.

— Теперь расскажешь, что случилось с твоим лицом? — она коснулась уголка его рта, где губа чуть опухла.

Он взял ее за руку, поцеловал ее ладонь.

— Пустяки. Пара парней напала на меня и Джордана по пути из спортзала.

— Что? — она думала, что он рассек губу на тренировке.

— Они были из Шестерок.

— Но почему они напали на тебя?

Его глаза потемнели.

— Им нужен был не я. Они хотели Джордана.

— Где он?

Конор вздохнул.

— Не знаю. Он пропал, пока я поднимался с асфальта. Думаю, он увидел Терри раньше меня.

Джордан не хотел быть рядом с полицией даже как жертва. Но Конор был расстроен.

— Мне жаль.

— А если Шестерки хотят завербовать его и не принимают отказ?

— Мы можем что — то сделать?

— Нет, — он взял ее за руку и поцеловал костяшки. — Мне нравится, что ты хочешь помочь, но к Шестеркам я не полезу. Они убивают ради веселья, и я не хочу, чтобы они напали на тебя или мою семью. Я сказал Джордану не лезть к ним, но я не могу его заставлять.

— Хорошо, — Луиза знала, что Конор защищал своих братьев и сестру. Она была единственным ребенком и смотрела на близкую связь Салливанов с восторгом.

Она никому не доверяла после смерти матери. Не доверяла отцу, уехавшему в Европу, чтобы подавить горе, как и тете, которая растила ее, чтобы получить ее деньги, как и другу семьи, который изнасиловал ее. И рано завершенное обучение не помогло расширить ее круг общения.

Ее сердце ограждала не просто стена, когда она встретила Конора. Там был ров и лучники. Он пробил всю ее защиту.

Слава богу.

Проведя почти всю жизнь одна, она теперь была с Конором, его семьей и несколькими друзьями. И у нее была собака. Ее отец вернулся, чистый и трезвый, и хотел восстановить отношения с ней. Она была благодарна всем, кто был в ее новой жизни, но привыкнуть к заботе над другими и над ней было сложнее, чем она думала. Она рано научилась запирать сердце, чтобы защитить его. Пока не появился Конор, она не знала, что упускала.

— Где мой папа? — спросила она.

— В кабинете. Он мог бы остаться на ночь с нами, — предложил Конор.

— Я тут, — Уорд принес на кухню сливки и сахар. — Я справлюсь, но спасибо за предложение.

— Комната всегда готова, — ей не хотелось бросать его одного. Он уже полгода был трезвым, и она не хотела, чтобы стрессовая ситуация сбила его.

— Я достаточно мешал вам последние месяцы. Я останусь в своем доме, — он опустил фарфор на стойку. — У меня есть система безопасности. И, если бы он знал, где я живу, отправил бы посылку сюда, а не в музей. Я переехал сюда только на прошлой неделе. Я еще не сообщил о новом адресе даже своим коллегам, и после произошедшего сегодня я не буду спешить делать это. Никто не знает, где я.

Но Луиза переживала не только о прямой угрозе.

Уорд нежно взял ее за руки.

— Я знаю, о чем ты думаешь, но если я пережил нападение на тебя без бутылки, справлюсь и со вниманием преступника.

— Но с нами будет безопаснее, — Луиза выбрала квартиру в Риттенхаусе, в первую очередь, из — за отличной охраны. Вид и удобства были дополнительными плюсами.

Ее грудь сдавило от мысли об угрозе отцу. В этом была сложность сближения с людьми. Любовь всегда приносила риск потери.

— Если покажется, что я в опасности, я не буду подвергать ей тебя, — сказал Уорд.

— Но квартира безопаснее.

— Никаких «но», — Уорд покачал головой. — Я — твой отец. Я люблю тебя больше всего на свете. Прости, что годами не показывал этого. Я долго думал, что тебе лучше без меня. Но теперь я могу все делать лучше, и я не собираюсь подвергать тебя опасности. Это не обсуждается. Уже поздно, тебе пора домой.

Оставлять папу было неправильно, но она не могла его заставить.