Гудящий как стая рассерженных ос яркий луч прошёл мимо задумавшегося меня, вызвав глухой хлопок за спиной.

— А?! — ошалел я, поднимая глаза от травы, на которую задумчиво пялился до этого.

Взгляду моему предстал Паша, пинающий вытянутую в моем направлении руку рыжего Димы. Второй выстрел неосапа безвредно ушёл в облака, а сам он, дёрнувшись на новый источник движения, отхватил от Салиновского неумелый удар кулаком в скулу, мотнув головой и снова пытаясь нацелить на меня руку. Я как дурак застыл в пяти метрах, не отводя взгляда от перекошенной и бледной рожи Димки с расширенными во всю радужку зрачками. Пашка, молодец, не оплошал и банально схватил соседа в охапку, мешая ему что-либо сделать, ну а я отмерз, тут же поскакав на подгибающихся ногах к неожиданному агрессору и планируя вдарить ему по морде.

Не вышло. Вокруг меня и парней образовалось нечто похожее на мыльные пузыри, полностью заключившие нас внутри себя. Пацаны как стояли, вяло борясь, так и продолжили, а я, потеряв сцепление с травой, бодро покувыркался в пузыре им навстречу, пихнув уже их пузырь, в результате чего мы весело покатились по травке.

— Что тут происходит?! — громом с неба раздался высокий скрипучий голос Цао Сюин.

« — Я… я просто шёл рядом с Пашкой, собрались в шахматы поиграть. В…в…виктор к-курил у в-входа, к нам с-спиной. Н-на т-траву с-с-смотрел. Пашка еще… пошутил, что тот иногда так вот… «з-залипает». Д-да! За-ли-па-ет. И т-тут…»

« — Почему замолчали, Расстогин? Что «тут»? Что случилось?»

Слегка шипящий динамик магнитофона производил записанную историю рыжего. Почудилась Диме рожа на моем затылке. Очень страшная, по его словам, просто неимоверно. Бледная, зубастая не по-человечески и зловещая. Вылезла оттуда такая не совсем реальная, и на Диму смотрит с лютой злобой. Мол, «как у Вити лицо, только всё намного-намного хуже!». Причем почудилась она ему на долю секунды. «Клянусь, не моргал!». А может быть, даже и не одна, он не помнит, потому как чуть не обосрался от ужаса. На самом деле приспустил слегка, пока атаковал. Боевик будущий наш Расстогин, его уже три года обучают лучики свои пускать, вот и жахнул на рефлексе.

В общем, внушил я парню дикий ужас, заставив отреагировать инстинктивно. Затылком внушил, который уже подвергли всестороннему обследованию, но ничего не нашли.

— Значит, дело не в затылке, Витя, — пошлепала себя кончиком ручки по губам миловидная женщина бальзаковского возраста, излишек веса которой придавал скорее ощущение домашнего уюта, чем нечто другое, — Значит, будем искать. Отпускать тебя нельзя.

— Даже в этом? — уныло подёргал я активированный КАПНИМ, — Даже на ночь?

— Юленька максимальным разрядом может испепелить корову, — кисло ответили мне, протирая толстые очки, — Ты хочешь быть коровой, Витя? Или ты умеешь уворачиваться от молний?

— Нет! Спасибо! Я уж лучше тут! — самопроизвольно вырвалось у меня, — В вашем распоряжении, Нина Валерьевна!

— Умница.

Молоко Нина Валерьевна, несмотря на свой мирный домашний образ, такое же безжалостное научное чудовище, как и Лещенко, последовательное и беспощадное, но обладает двумя плюсами — предпочитает диктатуре дипломатию (т.е. убеждает, вместо того чтобы сразу ставить раком (потом все равно ставит, если субъект не убеждается)), а кроме этого, она мной не горит. Это Лещенко надрачивал на мой светлый образ, истово веруя, что я его билет в вечность, а для Нины Валерьевны я просто очередной пациент. Последнее мне особо нравится.

Исследования сожрали трое суток, включая выходные, и нервы нескольких товарищей, которых моя куратор призвала в качестве добровольцев, но диагноз мне вывели. Пока я сидел в изоляторе, переписывая притащенные Салиновским лекции, а в свободное время мучился, переходя из одного состояния в другое и пытаясь процесс контролировать, товарищ Молоко вовсю долбила гранит науки, периодически вызывая меня на короткие тесты. Короткие — по причине того, что добровольцы были, можно сказать, одноразовыми. Зато исследователь опытный, сразу проведший параллели между Расстогиным и впавшей в ступор комсоргом!

— Ты у нас, Витенька, теперь пассивный подсознательный экспат, — ласково подёргала Нина Валерьевна меня за надетый на голое тело ограничивающий экзоскелет, — Понимаешь, что это такое? Нет? Тебе как объяснить, научно или популярно?

— Можно популярно? — почти заискивающе спросил я, глядя в добрые-добрые глаза женщины-исследователя.

— Можно-можно, — рассеянно и ласково улыбнулась она мне, — Что такое телепатия, знаешь? Правильно, это сказка. Полностью дешифровать чужую мыслительную деятельность дистанционно — это почти сказка. У некоторых неогенов есть для этого необходимые способности, как считают мои коллеги, но вот наработка навыка для обмена мыслями или хотя бы их передачи, представляет для пользователя темный лес. Большинство, способных воздействовать на разум, находятся на уровне покойного Ожегова, помнишь такого? Он мог формулировать приказы и распоряжения, которые воспринимались жертвами как чрезвычайно авторитетное для них мнение… хотя, что я тебе рассказываю, ты сам был не раз под его управлением. Просто хочу разъяснить этот момент — Ожегов был гибридным телепатом с активной комбинированной способностью, а ты пробудил пассивную способность, которая работает постоянно. Но с разной интенсивностью…

— А что она делает-то, Нина Валерьевна?! — не выдержал я.

— Излучает продукты твоего подсознания вовне, Витенька, — устало улыбнулась женщина, — А оно у тебя, видимо из-за многих лет в социальном карантине, очень недружелюбное к окружающим. Работает это так…

Работало оно так: товарищ Изотов работает с паяльником, он сосредоточен, внимателен, умен, быстр и боится обжечь себя к такой-то матери. Рядом находится неизвестный человек, наблюдающий за работой. Он в безопасности, потому что товарищ Изотов сосредоточен, а человек держит его в поле зрения. Но если Витя расслаблен, думает о чем-то своем, а человек испытывает по отношению к Вите какие-то эмоции, то формируется канал связи. И через этот канал от задумчивого Изотова в мозг человека начинают транслироваться разные обрывочные пакеты информации, воспринимаемые уже подсознанием пациента (реципиента/жертвы), которые его мозг пытается «дорисовать». Проще говоря, всё происходит неосознанно — человек даёт моей способности подсознательное «добро», а та в ответ начинает пихать его разной хтонью, пока его мозг не скомпилирует полученный результат в нечто крайне близкое к смертному ужасу, на который организм жертвы реагирует именно идеально. То есть — впадает в оцепенение, пытается спастись бегством или атакует.