Цыс объехал Рыночную площадь по краю. Хотя дорога напрямую через рынок была короче, но продираться сквозь толпу торговцев и покупателей было весьма затруднительно и сопровождалось большим напряжением нервов и голосовых связок.

Теперь он двигался по цивилизованной части города и сейчас ему нужно было следить за тем чтобы не стать помехой для экипажа какого-нибудь высокопоставленного чиновника или знатного вельможи. И уж тем более, ни в коем случае не помешать каким бы то ни было образом славным представителям Судебной Палаты в отправлении их нелегких обязанностей. Иначе его путешествие запросто могло закончиться в тесной камере какого-нибудь Свода, где он будет сидеть с разбитой физиономией и без зубов, терпеливо ожидая пока кто-нибудь о нем вспомнит. Впрочем, к счастью, большинство экипажей, встреченных им, управлялось вполне адекватными людьми, которые, видя медлительную неуклюжую повозку, просто объезжали ее стороной, хотя Цыс конечно пытался проявить расторопность и убраться в сторону. Но делал он это скорей чтобы показать уважение богато изукрашенным каретам, чем чтобы действительно освободить путь, понимая, что большинство пассажиров этих экипажей будет вполне удовлетворено таким знаком покорности и подчинения.

Он свернул на улицу носящую имя Карнавальная. Это был широкий прямой проспект ведущий от Внутреннего города к Северным воротам. Здесь всегда было многолюдно и оживленно. На Карнавальной располагались главные магазины, рестораны и гостиницы города. Так как она упиралась непосредственно в главные городские ворота на ней всегда в светлое время суток было полно карет, повозок, телег, колясок, фургонов и прочих устройств на колесах. Люди въезжали и выезжали из города, привозили и увозили товары, и все они конечно спешили. Городские ворота закрывались в девять часов и открывались в шесть и за этот промежуток времени жителям громадного мегаполиса и его окрестностей необходимо было успеть переделать сотни дел связанных с перемещением из города и в город. Все это также осложнялось круглосуточными действиями специального привратницкого батальона, входящего в состав Корпуса городской стражи. Солдаты призваны были следить за тем кто входит внутрь Аканурана и теми кто покидает его. В первую очередь они оберегали город от любой попытки вооруженного вторжения. Во вторую очередь они высматривали объявленных в розыск преступников, чьи описания и даже портреты имелись в каждой стражницкой. В третью очередь они следили за тем чтобы в город не проникли нежелательные личности, под коими в разное время понимался разный круг лиц, устанавливаемый Судебной Палатой. Обычно сюда попадали бродяги всех мастей, наркоторговцы, нищие, проститутки и воры. Однако, с мрачной улыбкой думал Цыс, судя по количеству всех вышеназванных лиц в Акануране, можно было смело предположить, что привратницкая гвардия абсолютно не способна отделять зерна от плевел. Или по каким–то своим причинам не желает этого делать надлежащим образом. Хотя, конечно, Цыс понимал, что это сложная задача, а в большинстве случаев и просто невыполнимая. Ни у кого ведь на лбу не написано что он вор или проститутка, но с другой стороны ушлые и умудренные стражники в течении недолгой беседы вполне были способны определить что за человек стоит перед ними. И они обладали абсолютным правом развернуть нежелательную для города личность на 180 градусов и придав ей ускорение чувствительным ударом пониже спины, отправить ее восвояси. Обычно нежелательные личности не возмущались. Над воротами, в специальных крытых галереях скрывались хмурые хаокшитские лучники, чьи длинные черные стрелы могли пригвоздить к земле любого недовольного в считанные секунды. Стоило наземным стражам подать знак и над головами людей начинали скрипеть натягиваемые тетивы, возвещая скорый смертельный полет стрел. Самой главной задачей стражи было уберечь город от любого вторжения и потому при любом подозрении на оное они могли отдать приказ стрелять. Хаокшиты никогда не медлили и действовали так стремительно, что рука стражника еще не успевала опуститься вниз, подавая знак, а вокруг уже свистели стрелы. В общем, те, кого не пустили в город, предпочитали высказывать свое недовольство лишь отойдя на порядочное расстояние от ворот. В четвертых стражники должны были следить за ввозимым и вывозимым товаром. Список запрещенных к ввозу или вывозу предметов также постоянно менялся. Список опять же составлялся Судебной Палатой, но тут затрагивалось столько торговых денежных интересов и процветала такая коррупция и интриганство, что по большому счету нельзя было с уверенностью сказать кто составлял этот список и из каких соображений исходили его составители. Список часто менялся. То запрещали к ввозу кантройские ткани, красители которых якобы ядовиты для человека. То лагошскую древесину, ибо вместе в ней в город якобы проникали зловредные «сердитые» жучки, которые разъедали мебель и при этом издавали противное сердитое жужжание. Вообще всяких опасных насекомых частенько использовали как причину для того или иного запрета. Это было весьма удобно. Под предлогом разносящих болезни кровососущих тварей в свое время запрещали шерсть из Туила, меха из Сайбуры, идинские специи и даже валуны из Сладонской каменоломни, для всех правда осталось загадкой где именно скрывались мерзкие насекомые в последнем случае, но все знали что хозяин каменоломни крупно повздорил с маршалом Тофером, чьим близким другом был генерал Онинг – командир Корпуса городской стражи. Неизменным оставался лишь пункт про наркотики, основная масса которых прибывала из Кирма. Что касается вывоза, то тут большей частью стражников заставляли искать различные украденные ценные реликвии королевского двора и Церкви. Впрочем, в большинстве случаев осмотр был крайне поверхностным или его не было вообще. И это было разумно, ибо в противном случае, поток через ворота просто замер бы. Три десятка стражников были конечно не в состоянии досконально осмотреть и прощупать всех людей и весь груз проходивший через ворота. Однако иногда они устраивали детальный обыск, выбирая жертву по каким-то только им ведомым соображениям.

Так или иначе, подъезжая к воротам, Цыс понимал что это самый сложный участок его пути. Он аккуратно пристроился в очередь тех, кто желал покинуть город, встав за телегой с шумной семьей черноволосых черноглазых адаров, одетых в пестрые рубахи и разноцветные платки и шали.

Близился вечер и народу у ворот было уже немало. Цыс быстро вычислил троих подозрительных бездельников с зелеными метками. Они стояли недалеко от большой жаровни, на которой некий предприимчивый бородатый субъект в грязно-сером халате готовил шашлыки. Поблизости слонялась пара облезлых бездомных псов и тут же, в пыли, сидело двое чумазых детей и играли в камешки. Цыс предположил, что дети были родственниками бородатого шашлычника. Трое парней весело переговаривались и как будто ждали когда приготовятся сочные кусочки мяса на металлических шампурах. Но у двоих из них Цыс разглядел зеленые веревочки на левом запястье, а у третьего тулья широкополой шляпы, в данный момент откинутой за спину, была обернута зеленой же ленточкой. Совпадение? Цыс заметил, что время от времени парни бросают цепкие внимательные взгляды на проходящих или проезжающих мимо людей. Нет, он не верил в совпадение и нисколько не сомневался, что под кожаными куртками молодчиков скрываются ножи и может быть даже пара ножей на каждого.

Очередь двигалась медленно, но все-таки двигалась. Лейтенант и двое рядовых стражников внимательно оглядывали тех кто желал покинуть город. Еще пятеро стражников в серых одеяниях бродили поблизости, не занимая никакого определенного места и находясь как бы повсюду. Снаружи, за городскими стенами находилось еще восемь солдат, чьей задачей было проверять тех кто двигался в обратном направлении, то есть в город. Впрочем ближе к вечеру этот поток практически иссякал и работы у внешней стражи практически не было. Но свой пост никто не смел покидать. Служба в Привратницком батальоне считалось невероятно ответственной и почетной и оплачивалась соответственно по гораздо более высоким ставкам, чем в обычных армейских частях. Специальные инспектора из Судебной Палаты контролировали и оценивали работу батальона, доходя до того, что они переодевались обычными путниками и ходили туда-сюда через ворота, чтобы лично наблюдать работу стражников. Впрочем Цыс считал это выдумками. Судейские, по его мнению, были слишком ленивы для этого. Хватало и того, что солдаты прекрасно знали, упусти они что-нибудь важное и если это докажут, им непременно болтаться на крюках в Доме Ронга.

К лейтенанту и двум стражникам приблизилась длинная телега с адарской семьей. Молодой лейтенант поднял правую руку и повозка остановилась. Адары стихли и внимательно следили за стражниками. Лейтенант подошел к краю телеги, равнодушно всматриваясь в ее пассажиров. Те с каменными лицами отводили глаза в сторону. Двое других стражников приблизились к крупу левой лошади и также равнодушно разглядывали возничего, темного большеглазого большеносого мужчину лет тридцати с черными курчавыми волосами. При этом их правые ладони лежали на рукоятях мечей, как будто они собирались вот-вот броситься вперед и изрубить адара на куски.

Молодой офицер приподнял тяжелый холст, прикрывавший груз в телеге.

– Что в мешках? – Спросил он.

– Зерно, – ответила одна из женщин, та что была помоложе.

Лейтенант поглядел на нее, словно ждал дальнейших объяснений. Однако никаких объяснений не воспоследовало.

– Что за зерно? – Медленно проговорил привратницкий воин.

Адарка чуть заметно пожала плечами и, поправив свою красочную шаль, ответила:

– Ячмень.

– Где брали?

– На рынке, – все также нехотя проговорила молодая женщина.

– У кого именно? – Настойчиво потребовал лейтенант.

– А он забыл имя себе на лбу написать, – дерзко ответила адарка и наконец посмотрела занудному лейтенанту прямо в глаза. Однако тот ничуть не смутился и насмешливо сказал:

– А даже если бы и написал, тебе бы это как помогло? Ты же неграмотная как дикий козёл с Алуанских гор.

Темные глаза молодой адарки сверкнули черным огнем, но она ничего не сказала. Она прекрасно знала, что акануранцы не любят ее народ, считая их колдунами и ворами, и здесь, сейчас, все были против них, и солдаты, и болтающиеся поблизости обычные горожане.

Лейтенант откинул холст в сторону, набросив его, то ли случайно, то ли намеренно, на длинную темно-синюю юбку дерзкой адарки, быстро вытащил кинжал и вспорол один из мешков. Из образовавшегося разреза хлынули светло-коричневые ячменные зерна.

– Что ж ты делаешь, золотарь проклятый, – заголосила пожилая женщина, сидевшая спиной к спине с возницей, который в следующий момент резко обернулся, чтобы узнать причину ее вопля.

– Да что же это такое, тут же за каждое зернышко горбатишься, – продолжала возмущаться старая адарка. – Что ж, ты нелюдь бездушный, творишь?! Ну возьми, развяжи мешок по человечий и суй туда свою носяру сколько влезет. Резать то зачем? Али совсем тямы нет?