Нас допрашивали в полиции в тот же день, когда объявили Сэмюэля пропавшим без вести. Это был также последний раз, когда я притворялась сильной. Я больше не могу этого делать. Во мне этого нет, и из всех людей Ксавьер почувствовал это сильнее всех, потому что я немного отстранилась. Не в том смысле, что я не разговариваю с ним или избегаю его, потому что, видит Бог, он, возможно, единственный человек, который не относится ко мне по-другому в данный момент. Я просто отступила от переполняющих меня эмоций, которые застряли внутри меня, разговариваю еще меньше, чем раньше, и гораздо больше времени провожу в одиночестве.

Сегодня вечером я позволила Офелии уговорить меня пойти на вечеринку в честь Хэллоуина, которую организовывают студенты. Среди всего этого дерьмового шоу это, возможно, одна из тех вещей, которая позволяет большинству из них говорить о чем-либо еще, кроме Сэмюэля. Хотя лишь несколько человек действительно знали его. Кажется, что его имя постоянно у всех на устах. Я не могу пройти по коридору, не подслушав один из разговоров.

Ксавьер говорит мне, что скоро все успокоится. Чем дольше он будет отсутствовать, тем меньше людей будет беспокоиться о нем. Пока все не прекратится. Даже поиски полиции. Нет тела, нет зацепок — нет проблем. Так он говорит.

Возвращаясь в свою квартиру, я смотрю на экран своего телефона, чтобы узнать время. Уже почти восемь вечера, а это значит, что у меня будет меньше получаса, чтобы привести себя в порядок. И поскольку еще два часа назад я не планировала идти на вечеринку, у меня нет никаких костюмов, которые можно было бы надеть.

Я не хожу на вечеринки. Правда, не люблю.

Те несколько раз, когда Офелии удавалось вытащить меня из квартиры и оторвать от книг в паб, для меня это все. Пьяные люди, особенно студенты, не моя любимая компания, как бы сильно они мне ни нравились в трезвом виде. На этих вечеринках их никогда нет.

У Кембриджского университета есть один, очень большой недостаток, когда становится трудно, становится чертовски трудно. Забавно, но обычно это происходит поэтапно. Я даже назвала их.

Первый, в самом начале семестра, «Что это за учебный план?», потому что выпить перед тем, как нырнуть с головой, очень важно. Затем наступает конец первого семестра, полностью заполненный написанием эссе, чтением толстых книг и выживанием на энергетиках, «Что такое жизнь? Кто я? И зачем я на это подписался?» — этап. Абреакция (прим. повторное переживание травматического события) — это то, о чем все думают в этот момент. Следующая часть происходит где-то в середине второго семестра, когда студенты уже не могут смотреть на свои книги, посещать лекции и регулярно думают о том, чтобы бросить учебу и стать стриптизером — ведь для этого не нужна степень, и все равно можно заработать хорошие деньги, верно? И как раз в тот момент, когда они собираются воплотить свои мысли в реальность, финал разбивает их о стену, уничтожая всякое желание жить в одно мгновение. Они просыпаются сразу после сдачи последней работы. Я называю это «Фух, я могу сделать это снова… *кашель* отказ *кашель*» — стадия. Наверное, моя любимая, потому что я чувствую себя маленьким глупым ребенком, который должен знать лучше, но не знает, так как они сразу переходят к следующему году пыток.

Честно говоря, кто промывает мозги?

Я знаю об этих стадиях, в отличие от многих других людей и научилась жить с ними после более чем двух лет обучения. Но я так и не научилась справляться с родителями или игнорировать неудачи в школе. Сейчас конец октября, так что я должна находиться между этими стадиями, учитывая мои тщательные наблюдения, но я делаю это, когда думаю, что проблема меня не касается, только для того, чтобы потом испытать огромное разочарование, когда жизнь докажет мне обратное.

Добавив ко всему этому дело Сэмюэля, я чувствую, что медленно умираю, когда впереди так много времени.

Повернув ключ в замке, я потянула ручку двери вниз и вошла в квартиру. Я пишу Офелии, чтобы она не торопилась, потому что в этот раз мне нужно будет подумать, что надеть из моего гардероба.

На заднем плане я слышу звук работающего телевизора, что дает мне знать, что Уилл все еще дома. Хотя, зная его, он тоже пойдет на вечеринку. Его не было дома почти все дни, и я понятия не имею, куда он ходит, когда не посещает лекции или контрольные. Он не разговаривает ни с Ксавьером, ни со мной. Иногда, правда, он пробормочет пару слов, когда это необходимо. Обычно он говорит, что звонили наши родители, он разговаривает с ними немного больше, чем я.

Я сбрасываю высокие сапоги и снимаю пальто. С каждым днем становится все холоднее и холоднее, до такой степени, что я надеваю зимнюю одежду всякий раз, когда собираюсь вечером в библиотеку.

Потирая замерзшие пальцы о бедра, я иду в гостиную. Уилл сидит на диване и смотрит новости. Или лучше сказать, делает вид, что смотрит? Он больше внимания уделяет напитку в своей руке, теребя стакан на бедре.

Не говоря ни слова, я протягиваю руку и забираю у него стакан.

И тут же его глаза останавливаются на мне, пристально глядя на меня.

— Что, по-твоему, ты делаешь? — спрашивает он, наконец признавая меня достаточно долго, чтобы завязать что-то близкое к разговору.

— Тебе не кажется, что с тебя хватит? С каких это пор ты пьешь алкоголь в одиночку? Это на тебя совсем не похоже.

Он разражается насмешливым смехом.

— Смотрите, кто говорит.

— Я понимаю, ты злишься на меня, а тут еще с Сэмюэлем… — «Ситуация», — мысленно заканчиваю я. — Но пьянство, не решит всех твоих проблем.

— У меня нет никаких проблем.