Потому что вспомнилась ему именно пещера. Та самая, где он скрывался после Каллодена, где жил долгие годы. Там его тоже трясло: от жара и боли, гнева и лихорадки, отчаяния и сладких мыслей о встрече с женой. Он словно бы вновь ощутил тот холод, который некогда сулил ему смерть, а теперь остужал горящую пустыню в голове. Джейми представил себя голым, вообразил, как всем телом вжимается во влажную шершавую стену, чтобы холод проник в него и унял бурлящий жар.

Напряжение спало, и он задышал медленнее, старательно не замечая терпких запахов хижины: недавнего ужина, немытых тел, вони горчицы и хрена… Он пытался вдохнуть свежий северный ветер с ароматом вереска и ракитника.

Однако вместо этого учуял…

– Мэри, – прошептал он, потрясенно распахивая глаза.

Запах зеленого лука и незрелых вишен. И холодного куриного бульона. И теплой женской плоти со слабыми нотками пота, почти перебитыми жирным духом щелочного мыла, которое варила его сестра.

Джейми вдохнул поглубже, но свежий горный воздух уже пропал, и вместо этого в легкие набилась густая вонь горчицы, заставляя натужно кашлять.

– Да понял я, понял! – весьма непочтительно обратился он к Богу.

Даже после стольких лет в пещере Джейми не искал женского внимания. Однако Мэри Макнаб пришла сама, и в ее объятиях он хоть ненадолго, но нашел утешение. Джейми не пытался заменить ею Клэр, вовсе нет, – он пошел на это скорее от отчаяния и одиночества, с благодарностью приняв ее дар.

Так, может, с Клэр было то же самое?..

Он вздохнул, укладываясь поудобнее. Маленькая Честити издала слабый вопль, и Сильвия Хардман тут же села, что-то забормотав над колыбелькой сквозь сон.

И тут впервые Джейми осознал, что именно означает имя девочки. Ей всего месяца три. Может, четыре, не более. А как давно пропал Габриэль Хардман? Девочки говорили, что прошло уже больше года. И вдруг – Целомудрие?

Почему миссис Хардман назвала ее именно так: руководствуясь теми же принципами, что и со старшими дочерями, или из чистой горечи, безмолвно упрекая сгинувшего мужа?

Джейми закрыл глаза, чтобы в темноте обрести прохладу. Слишком долго он мучается в огне, хватит!

Он вышел незадолго до рассвета, отказавшись от помощи Пруденс и Пейшенс, однако те все равно решили проводить гостя до тракта – вдруг на полпути его скрутит паралич или он провалится в сусличью яму и подвернет лодыжку. Они переживали, что ему не хватит сил на столь дальнюю дорогу, поэтому держались рядом с обеих сторон, и их белые ручки парили в темноте возле его локтей невесомыми бабочками.

– Что-то фургонов в последние дни стало меньше, – не то с волнением, не то с тревогой заметила Пейшенс. – Так ты не найдешь повозку по пути.

– Мне любая телега с капустой подойдет, – заверил Джейми, вглядываясь в даль. – Я спешу.

– Знаем. Мы же сидели под кроватью, когда Вашингтон дал тебе поручение, – напомнила Пруденс.

Это прозвучало не без сарказма: квакеры ведь не одобряют войну. Джейми улыбнулся: уж больно личико с тонкими губами и ясными глазами копировало строгое выражение матери.

– Вашингтон подождет, – сказал Джейми. – Сперва я должен увидеть жену, а уже потом… потом все остальное.

– Ты что, давно ее не видал? – удивилась Пруденс. – Почему?

– Был по делам в Шотландии, – пояснил он, решив не уточнять, что два дня назад они все-таки виделись. – Там что, фургон вдалеке, как думаешь?

Увы, то оказался погонщик со стадом свиней, и им пришлось спешно освободить ему путь, чтобы не попасть скотине на зуб. Впрочем, когда солнце встало, по тракту потянулись и фургоны.

Большей частью они ехали из Филадельфии: как пояснили девочки, семьи лоялистов, которые не могли позволить себе путешествие по реке, спешно покидали город на чем придется: кто на телегах, а кто и вовсе пешком, унося на себе жалкий скарб. Встречались и отряды британских солдат, защищавшие их от грабителей и мародеров, а заодно повстанцев, которые могли внезапно нагрянуть из леса.

Джейми невольно вспомнил о Джоне Грее, который уже несколько часов милосердно отсутствовал в его мыслях. Он поспешил изгнать из головы образ соперника, пробормотал под нос: «Да уходи же» Однако эта мысль притянула за собой и другую: что, если повстанцы отпустили Грея и тот давным-давно вернулся в Филадельфию? С одной стороны, он много дней оберегал Клэр от беды, зарекомендовав себя надежным другом. Однако…

Так, ладно. Если он обнаружит Грея в доме, то просто молча заберет Клэр, ничего ему не говоря. Если только…

– Что, горчица еще печет, Друг Джейми? – вежливо спросила Пейшенс. – Ты все время шмыгаешь носом. Может, тебе дать платок?

В лесу под Филадельфией

Грея ослепило ярким солнечным светом, и в живот ему больно ткнулся мушкет.

– Вылезайте и руки держите на виду, – холодно велели ему.

Грей приоткрыл здоровый глаз и увидел мужчину в потрепанном мундире Континентальной армии поверх домотканых бриджей и рубахи с расстегнутым воротником. Со шляпы незнакомца свисало индюшиное перо. Снова повстанцы. Нервно сглотнув, Грей выбрался из норы и встал, поднимая руки.