– Лучше легкий обжог кожи, чем заражение крови!
– тоже очень быстро ответил и, прежде чем я успел увернуться, притиснул эту проклятую вату к моему лбу. От боли я чуть на это дерево не влез. До того больно стало, что голова кружиться перестала.

Тут еще женщина какая-то подходит. У этой тоже лицо сердитое. Поначалу оно мне показалось знакомым и приятным, и вдруг я увидел, что у ее платье от правого плеча до пояса разорвано и она его стянула в двух местах и придерживает руками. Тут я вообще перестал от страху соображать, когда увидел, что это за платье. Я об этом материале, из которого сшито ее платье, можно сказать, все знаю. И самое главное, знаю, что это самый редкий и дорогой материал на свете. Он до того ценный, что лучше его наедине с портнихой не оставлять, моментально кусок оттяпает. И потом продаст по очень дорогой цене. Когда я увидел это разорванное платье, я сразу понял, что здорово влип. Из точно такого кружевного материала три года назад себе сшила платье тетя Мензер. За эти три года я об этом материале все и узнал.

– Извините, - я ей сказал.

В основном я извинялся за то, что с ног ее сбил, за разорванное платье из такого материала одними извинениями не отделаешься.

– Извините, пожалуйста.

Она ничего не сказала, усмехнулась только и вдруг повернулась и пошла прочь.

Откуда-то милиционер появился. Одной рукой велосипед придерживает, другой меня за плечо ухватил.

– Велосипед чей?

– Товарища, - говорю.
– Друга моего.

– Понятно. Пошли. Кому говорю? Ну!

Прохожий с йодом вступился было за меня, милиционер с ним и разговаривать не стал.

– Отойдите, гражданин, поскорее, лучше будет, - и тянет меня за плечо. Я бы, конечно сразу от него рванул, ни за что бы он меня в сапогах и с кобурой на боку не догнал, если бы не велосипед.

– Оставьте его в покое!
– это женщина в разорванном платье сказала. Оказывается, она вернулась. Очень спокойно сказала и негромко. Милиционер на нее уставился, видно, сразу не сумел сообразить, как бы ей ответить получше. Пока он соображал, к нам еще один человек в милицейской форме подошел старший лейтенант. И спросил, что здесь происходит. Но прежде чем спросить, он отдал честь. Не мне и не милиционеру, а этой женщине в разодранном платье.

– Этот парень, - сказал милиционер, - на неизвестном...- он так и сказал "на неизвестном", - велосипеде совершил наезд на эту гражданку.

– Он ни в чем не виноват, - сказала она старшему лейтенанту.
– Я видела, как мальчишка на дорогу выскочил.
– Прежде чем старший лейтенант ей ответил, она обратилась ко мне: - А тебе надо привести себя в порядок.

И тут мне все вообще стало безразличию. Я только теперь это заметил! Вот несчастье так несчастье! Кровь с рубашки смыть можно, это нетрудно, если отмочить ее сперва в холодной воде... А какой смысл теперь ее мочить в холодной воде, если весь правый рукав моей новой рубахи был разодран в клочья, а из правой штанины чесусовых брюк выглядывало голое колено?!

– Ты себя плохо чувствуешь?.. Помогите, пожалуйста, - она кивнула на велосипед. Я почувствовал, как она дотронулась до моего локтя.
– Пошли.

– Я отнесу, - сказал старший лейтенант и отобрал у милиционера велосипед.

Ее подъезд оказался совсем рядом. Мы подождали старшего лейтенанта на лестничной площадке, потому что велосипед не поместился в лифт и ему пришлось вкатить его на третий этаж по лестнице.

– Извините, - сказала она.
– Наверное, вам было тяжело?

– Что вы, - радостно сказал старший лейтенант.
– Это же пустяки. Может быть, еще что-нибудь нужно? Я с удовольствием.

– Все в порядке, - сказала она.
– Спасибо.

– Вы не обижайтесь, - сказал старший лейтенант.
– Этот милиционер вообще-то старательный.

– Все в порядке, - она приветливо улыбнулась ему и открыла ключом дверь. Поставьте велосипед сюда. Спасибо. Всего вам доброго. А ты чего стоишь в дверях?
– удивленно сказала она мне.
– Входи!

И я вошел.

Стены в передней были оклеены афишами. От пола до потолка. "Отелло", "Чио-Чио-Сан", "Перикола"... Так это же она - Марьям Кадри. Я ее по радио слышал, и еще пластинки- Меццо-сопрано, народная артистка республики.

– Посиди минутку, я только переоденусь.

Рояль до чего знакомый, аж сердце екнуло. Поднял крышку, так и есть, "Мюльбах" концертный. Звучит он... Я-то знаю, как он звучит! На том рояле, о котором я все знал, в правом углу щель была прорезана для модератора; пришел из школы, смотрю, вместо него в углу стоит пианино. Одно название, а на самом деле черная свинья, ящик, набитый битым стеклом и разобранными будильниками, меня после первого же аккорда мороз по коже продрал.

– Видишь, - сказала тетка Валиде.
– Видишь, он недоволен! Он может учиться только на концертном рояле, ему Муз-трест не нравится! Губы надул!

– Это был деда рояль.

– Вот именно... Он сам заработал деньги, купил этот рояль и сам на нем играл. А из тебя еще неизвестно что получится! Учился бы по-человечески; может быть, и не продали бы его. А тройки свои получать ты и на этом пианино сумеешь. Хоть бы подумал, из каких таких заработков твоему репетитору нам платить приходится.

На рояле были ноты разбросаны. "Элегия" Дебюсси. Почему-то мне подумалось, что это хорошая вещь, хотя по названию судить - самое последнее дело.