– Андрюха!– встрепенулся я, – Чего это он, курит что ли? – меня охватил ужас, какой может возникнуть, если увидишь костер в пороховом погребе.

– Да не боись! У нас газа нету, и вообще ничего такого. У нас хорошо. На пересыпе, где сидел Женька, кругом свисали маленькие шланги, и из них била во все стороны вода, подавляя пыль. Здесь было видно довольно далеко, и даже дышать можно было, если было желание, без респиратора.

– Ну, чё? Твои курим? – осведомился Андрюха.

– Да я не взял, – ответил я, – поди, знай, что тут у вас за порядки.

– Лад..но, с..с..са..адись. Б..б…бери в..вот.– Женька протянул мне пачку «Беломора».

Я взял хрустящую папиросу и, немного поразмяв, закурил. Андрюха, чиркнув спичкой, чмокнул пару раз, ворочая губами белую гильзу, и сказал:

– Вообще, ты не хвастай, что в шахте курил. Пожарник узнает – убьет. Пожара они боятся. Хотя какой тут пожар, наводнения надо больше бояться.

– Ч..ч..его это? Б..б..ыл пож..жар. К..когда С..с..енька-Ж..ж..лоб погиб,– выдавил из себя Женька.

– Так это ж от замыкания! Я ж говорил им – не трожьте автомат. С кабелем сперва разберитесь.

– Д..да. П…п..правда,– ответил Женька рассеянно.

Внезапно конвейеры остановились, и грохот стал убегать куда-то вглубь штрека. Стало тихо, перестала брызгать вода. Но где-то вдали еще что-то урчало и переваливалось.

– К..к..ом..байн опять вс..с..тал. – выдавил из себя Женька, выпуская дым.

– Да нет. Опять маслостанцию 22 выбило. Кабели там горят все время,– предположил Андрюха.

– Чего это? – спросил я. – Автомат что ли плохой?

– Да нет. Крысы кабели жрут.– Как само собой разумеющееся выдал Андрюха.

– А чего не борются с ними?

– Да боролись было, – Андрюха слегка хихикнул. – Но только, я думаю, что крыс обижать нельзя.

Он свесил ноги с дощатого настила и прокряхтел:

– Нравится тебе это или нет, а это и их место тоже. Да и шорин их любит.

Андрюха огляделся по сторонам, вырывая лучом то там, то тут невнятные пятна. Кто такой шорин я не знал, Женька тоже молчал, пуская дым в потолок, а потому и я на всякий случай решил не спрашивать – само потом выяснится. Андрюха опустил голову, упершись лучом в прозрачный ручей, который журчал под ногами, пробиваясь в черном русле угольной пыли. Все механизмы стояли, и штрек заполнился плотной, упругой тишиной.

Андрюха улегся на настил, закинув руки за голову:

– У нас лет семь назад, то же самое было. Авария за аварией, и все одно – кабели горят. Крысы верхнюю изоляцию сгрызали. Тогда у нас главным энергетиком другой был – совсем дурак. Он и придумал, сперва, яд ставить, потом еще что-либо. А я только посмеиваюсь. Толку от того было меньше нуля. Говорю ему, мол, положи кабель с броней. Не жмотись, хуже будет. Пожар рано или поздно сделаешь, и от крыс спасу не будет – они ведь все помнят. А он только граблями своими машет, уйди, мол, дурак, не учи. Однако всеже видит, что толку нету, тогда он, подлец, что придумал. Крысы, ведь, в основном слепые, и от яркого света погибают. Тогда он поставил на дальнем штреке прожектор, присоединил реле времени и еды положил. Крысы на еду приходят, но через каждые две минуты прожектор включается. Они и падают замертво, мучились сильно.

Я встал и прошелся вперед-назад, разминая затекшие ноги. Вязкая тишина угольного подземелья незаметно украла ощущение времени. Со смутным ощущением тревоги, я вдруг отметил про себя, что не могу сказать точно, сколько мы здесь просидели – десять минут, сорок, или еще больше?

Я разорвал паутину подземного безмолвия хлюпающими шагами резиновых сапог, и тогда время, вроде бы, вернулось…

Штрек уходил, казалось, куда-то в небытие, в преисподнюю, ибо сильный луч довольно скоро терялся, превращался в нечто бесформенное, неопределенное, растаскивался по темным бокам полукруглых стен и сводов и, в, конце концов, пропадал где-то далеко во мраке. Собственно, уже не было ясно, что далеко, а что близко, и, временами, я казался сам себе подвешенным где-то в космосе, лишенном времени и пространства.

– Значит, – продолжал Андрюха, – набил он так с полсотни, а потом они в тот штрек ходить и перестали. А спустя месяца три, получилось вот что. До меня на этих конвейерах Витька Дырявый ходил. Придурок был полный. Из клея БФ на сверлильном станке спирт добывал. Руку себе просверлил, отсюда и кликуху получил. Ты его знать не можешь. Он как-то денатурата нажрался и после под поезд попал. Так вот Дырявый-то за бутылку и смастерил этот прожектор.

Идет он, значит, по линии, проверяет, как вдруг слышит за спиной шаги. Поворачивается – никого. Темнота, и только где-то далеко, говорит, поперек штрека огонек прошел. Вроде как из одной стены вышел и в другую зашел. Он подумал, что это кто-то из ребят кругами ходит, и даже крикнул пару раз, но нет – тихо было. Тогда он повернулся и пошел себе, думал, что померещилось. Однако вдруг, опять слышит сзади много шагов, вроде как топот. Поворачивается, головой вертит, а понять ничего не может. И только уже метрах в пятнадцати, как он сказал, заметил, что пол шевелится. Присмотрелся, а там – крысы кругом, миллион, наверное, и все на него бегут. Он как заорет, и давай драпать со всех ног. Падал, в воде вывалялся, а те уж совсем его настигают. А до подъёмного ствола еще о-го-го, да и что подъёмник! Его же еще опустить надо. Хорошо, если повезет, и он внизу окажется. Тогда Дырявый-то сообразил, и вскочил на конвейер, и, пробегая, кнопку включил на пересыпе. Крысы ж так быстро не могут, они и отстали.

– А если б догнали, то что?

– Сожрали бы, и дело с концом.

– И часто такое бывает? – спросил я, поежившись. Крыс я терпеть не мог.

– Да нет, на моей памяти один раз и было. А как не быть, он же прожектор поставил. Ой, дурак был!.. – Андрюха сплюнул и покачал головой.

– А что потом?

– А потом в шахту он уже не спускался. Пошел в депо электровозы ремонтировать. Да там и спился.

– А что за огонек он видел тогда? – спросил я.