«Для советского общества небезразлично,— писал Машеров,— как складываются отношения и поведение людей в широкой и многообразной сфере быта. Поэтому более пристального внимания требуют вопросы семейного воспитания, особенно в тех семьях, морально-психологический климат в которых не способствует утверждению в сознании детей высоких принципов нашего общества. Разумеется, нельзя утверждать, что родители не хотят видеть в своих детях духовно богатых, нравственно чистых людей — настоящих патриотов своей Родины. Но как воспитать такие качества, не все отцы и матери хорошо знают. Часть из них в силу педагогической неосведомленности и слабой подготовки попросту не справляются со своими воспитательными функциями. Другие — целиком перепоручают воспитание детей бабушкам, дедушкам и школе. Третьи — нередко портят их укоренившейся мещанской психологией, калечат детские души дурными примерами…

Скажем прямо: многие семьи создают тепличные условия для детей, своих лапушек, выполняют любой их каприз и невольно способствуют формированию у них потребительских замашек, облегченного отношения к труду, общественным обязанностям. Затем это нередко списывается на трудновоспитуемость некоторых подростков».

П. М. Машеров правильно считал, что нет трудновоспитуемых, а есть дурно воспитанные родителями дети. Эту истину будущий учитель вынес из собственного детства. Она подтверждается практикой. Но мы, однако, забежали вперед от того момента, когда наш главный герой еще и сам только начал постигать азы грамоты и тайны воспитания. Мирон Васильевич и Дарья Петровна очень хотели видеть своих детей образованными. Снаряжая Петю в школу, отец повторял известную пословицу: «Кто хочет много знать, тому надо мало спать». Он крепко обнимал сына и напутствовал: «Счастливой тебе дороги и попутного ветра!»

ОТРОЧЕСТВО. ЮНОСТЬ

I

Ранняя осень позолотила листья клена и берез, величаво стоявших недалеко от дома Мирона Машерова. Уже покрывались багрянцем вишневые деревья и кусты крыжовника, поникли краски в огороде и саду. За околицей, ближе к перелеску, виднелись копны недавно скошенной отавы, где-то рядом заводили прощальные песни отлетающие в теплые края птицы. Кругом, сколько окинуть глазом, до самого горизонта расплывалась чарующая тишина и прелесть природы. Солнце еще ласково прогревало землю. Все крестьяне ходили налегке и босиком. Не делалось исключение детям-школьникам. Их, малость принарядив в лучшие рубашки и штаны, отправляли за получением знаний без обуви. И это было не потому, что люди жили бедно. Каждый крестьянин мог бы купить пару-другую детских ботинок. Но их пока в Сенно и Богушевичах никто не продавал. А если и находились какие-нибудь туфельки или полуботиночки, то их берегли к холодным дням. Да и дети были к этому приучены. Зимой они носили лапти, чуни, валенки собственного изделия. Вообще каждый старался обходиться минимумом покупного, ибо оно стоило невероятно дорого, К тому же действовала рациональность ума крестьянина — если можно без чего обойтись, то и сам Бог велел!

Петю Машерова тоже послали в школу без какого-либо особого наряда. Дарья Петровна сшила ему новую рубашку из клетчатого сатина и льняные брюки, покрашенные в коричневый цвет, а также изготовила узорчатый пояс. Отец сделал из ясеня добротный пенал и смастерил замысловатую кожаную сумку с двумя ремнями. Она была вместительная, состояла из трех отсеков, каждый из которых вмещал по две-три книги или добрый кусок хлеба. Туда можно было вместить шапку и мячик, варежки и бутылку молока, разные мальчишеские игрушки и даже вещи одноклассника. Одним словом, эта сумка явилась плодом практической мудрости Мирона Васильевича. Ко всему прочему, она выдерживала не совсем деликатное обращение с ней ее хозяина и его шустрых и неуемных товарищей! Лишь со временем бока ее сильно стали блестеть, долгие годы она служила Пете.

Расстояние от Широк до деревни Бельки, где находилась начальная школа, составляло чуть больше двух километров. В зависимости от настроения и погоды, ученики проходили его минут за двадцать-тридцать. Иногда случалось, что ребята, заигравшись, опаздывали на уроки. Часто в их числе оказывался и Петя.

— Опять Машеров проспал,— однажды недовольно процедил сквозь зубы учитель.

— Совсем наоборот,— не соглашался ершистый питомец.— Поднялся я рано, да вот зазевался в пути.

Он, сделав рожицу классу, невинно задрал голову к потолку. Все громко смеялись, не исключая учителя, который добродушно относился ко всякого рода выдумкам и шалостям своих подопечных.

— Ладно, Петя, в следующий раз, когда будешь зевать, сильно не раскрывай рот,— иронически посоветовал он Машерову.— Иначе туда попадет какая-либо козявка с жалом.

— Ну и что? — воскликнул бойкий ученик.— Я ее просто съем.

— Не успеешь,— усомнился наставник,— одолеет сильная боль.

— Я к боли терпеливый и не испугаюсь,— настаивал на своем Петя.— Вот когда на нас несколько дней назад набросилась злая собака, то мы не растерялись.

— Молодец,— похвалил учитель Петю, зная, как он отогнал от девочек сорвавшуюся с цепи собаку.

Такие добрые и задушевные разговоры наводили на хороший продуктивный учебный лад: дети внимательно слушали учителя и выполняли задания. Все было интересно: арифметика и родная белорусская литература, рисование и уроки языка. Машеров любил все предметы, но особенно его притягивало изучение свойства чисел. Он мог часами колдовать на столбиках разных величин, решать задачи несколькими вариантами. Еще его сильно занимало изображение природы, животных красками на бумаге. Вот только не хватало нужных карандашей и самих красок. Да и помочь этому тонкому делу было некому. Учитель, видя стремление нескольких ребят к живописи, честно признавался, что он здесь слабый помощник.

— К тому же я дальтоник,— уточнил наставник.— Мне почти недоступны красный и зеленый цвета.

Однако Петя, при всей сложности, умудрялся продолжать рисовать лошадей и лисиц, гусей и зайцев, кусты сирени и целую рощу близлежащего березняка. Часто из-за отсутствия нужного цвета красок исполненные им предметы оказывались неестественными. Лошадь, например, была синей, а лисица зеленой. Но это не смущало юного художника, а наоборот, будоражило его фантазию.

— А может быть, где и такие есть,— говорил он Матреше, которая оставалась недовольной искажением естественности, и, видя, как сестра иронически улыбается, уточнял: — Значит, будут.