— Как порешили?! — замер Гай.

— Покололи штыками всех до единого, которые бежать пробовали — стреляли.

Гай помолчал, потом сказал сельсоветчику:

— Поехали со мной в штаб.

В штабе уже не спали, Воробьев неспешно одевался у колодца, Иванов седлал своего коня.

— Раненых наших побили в Тушне, — сказал Гай Воробьеву, окликнул ординарца и велел срочно разыскать Лившица.

Вскоре пришел Лившиц. Гай сказал ему, чтобы он обошел с сельсоветчиком все отряды — пусть расскажет о судьбе раненых.

Улица уже пробуждалась ото сна — раздавались голоса, фырканье запрягаемых лошадей, кто-то крикнул звонко:

— Ванька, неси ведро сюда, что ты там копошишься! Подводы выкатывались на середину улицы, выстраивались в колонну.

Гай стоял у калитки, глядя на сонное шевеление людей, а мысли были в Тушне, в бедной сельской больнице, где остались раненые. Это его вина — не настоял на том, чтобы забрать их с собой. Но что проку теперь корить себя, ничего не переменишь, не поправишь... На будущее урок — делай, как считаешь правильным, добейся своего, на то ты и командир. На твоей совести судьба всех. Главное — вывести отряды из окружения. Белые считают, что мы по-прежнему идем на юг, а мы сегодня повернем на запад, пойдем на Воецкое.

— Товарищ командир, — окликнул его Иванов, — идите попейте молока.

Гай зашел в дом, выпил молока с хлебом, посидел в раздумье: оставаться ли тут до отхода арьергарда или идти с передовыми отрядами... Знать бы, где основные силы белых. Разведчики говорят, что белые кругом. Но где они хотят дать бой? Куда стягивают силы? Правильно делали, что два дня петляли, — белые не знают, куда дальше мы пойдем. И сегодня переменили направление движения на девяносто градусов. Если пройдем спокойно Воецкое — там придется заночевать, — значит, есть надежда на благополучный выход из окружения. Да, надо идти с передовыми отрядами к Воецкому, это сейчас главное — чиста ли там дорога, нет ли заслона.

Гай вышел на крыльцо, сказал Иванову, чтоб подавал лошадь. Тот подвел ее, подождал, пока сядет в седло Гай, лихо взлетел в седло сам.

Из ворот повернули направо, пошли вдоль стоящего еще обоза. Поравнялись с подводами медсанчасти. Гай остановился у подводы, где стоял Николаев.

— Ну как, не надумали еще? — спросил Гай.

— Думаю, товарищ Гай. Ответственность большая, боюсь на себя такой груз брать.

— Ну думайте, — сердито сказал Гай, отыскивая глазами Дворкина. Тот стоял неподалеку, что-то втолковывая медсестре.

— Дворкин, — окликнул его Гай. Тот подошел. — Найди где хочешь матрасы, положи под них больше соломы, чтоб мягче было. Раненых не оставим, сколько бы их ни было.

— Понятно, товарищ Гай, — бодро сказал Дворкин. Гай двинулся дальше, Николаев подошел к Дворкину.

— Где думаешь брать матрасы?

— Ума не приложу, — сокрушенно сказал тот.

— Возьми у снабженцев материал, пусть сестры на руках сошьют. Найдем сухого сена, набьем матрасы. А на дно больше сена или соломы положим.

— Спасибо, Георгий Николаевич, — благодарно сказал Дворкин. — Я без вас давно бы зашился.

— Ничего, помаленьку наберешься опыта. Вот смотри, Гай — в германскую батальоном командовал, а теперь у него под началом соединение, и ничего, справляется.

— Замечательный он командир! — восторженно сказал Дворкин.

— Ну командир как командир, — медлительно сказал Николаев. — Хотя, конечно, ему трудно: полторы тысячи людей на него смотрят. Что не так сделает — сразу все видят. Но вообще-то каждый профессионал должен так работать.

— У нас раненых раз, два и обчелся, а у него бойцов тысячи.

— Это да... Я давно думаю: как у человека хватает сил других на смерть посылать? Каждый приказ — кому-то смертный приговор... Мне Гай чем нравится — сам вперед идет. Стало быть, знает цену каждому своему приказу. От этого он и решительный.

— Да, он всегда знает, как действовать, — сказал Дворкин.

— Я об этом и думаю: чем Гай руководствуется, когда неясное дело решает?

— Мне кажется, для него неясных дел нет, — сказал Дворкин.

— Это тебе по наивности кажется, дорогой коллега. Вот ты раненых согласился оставить в Тушне — правильно ли как начальник поступил?

— Они же сами отказались ехать, как я мог их заставить! — горячо сказал Дворкин.

— Вот и Гай не заставил, а надо бы. Помучились бы, зато живы были бы.

— Кто ж их, белых сволочей, знал, что с ранеными так поступят.

— Гражданская война такая, что пленных не хотят брать. Тут один разговор — кто кого уничтожит. Ты не думай, что врач — сторонний человек, попадись ты им, они и тебя к стенке поставят. А то и патрона не станут тратить — приколют, как борова.