— Просто шучу с тобой, Фрэнки, — Липински усмехается. — Ты не должен выходить из себя из-за этого.

Я смотрю на него, упорно готовясь оторвать голову этому маленькому дерьму.

— Вот ты где, Фрэнк, — Келли Симмонс подходит к нам, протягивая руку своему ученику.

Келли прекрасна, в светло-коричневом платье, которое доходит ей только до середины бедра, и высоких замшевых коричневых "трахни меня" сапогах — она определенно звезда в фантазиях большинства учеников мужского пола.

— Извини за это, Келли, — говорю я ей, когда она хмуро смотрит на трех игроков. — Я позабочусь об этом.

— Спасибо, Гарретт, — и уходит с Фрэнком по коридору.

— Мой кабинет, — рычу я на оставшихся придурков. — Сейчас же.

Как только все трое оказываются внутри, я захлопываю дверь.

— Что, черт возьми, я только что увидел? — огрызаюсь я.

— Мы пошутили, — пискнул Коллинз, опустив глаза в пол.

Липински выпячивает подбородок.

— Ничего важного.

Я подхожу ближе. Брэндон почти достиг в росте меня, но у меня все еще есть два дюйма над ним, и я использую их в своих интересах.

— Для меня это очень важно.

Мартин покорно поднимает плечо.

— Парни задирают друг друга, тренер. Мы подшутили над Фрэнком, вот и все.

Мой голос резок, отрывист и обвинитилен.

— Парни задирают друг на друга, да, но Фрэнк в этой шутке не участвовал. Только засранцы бьют сверху вниз — не ведите себя как засранцы.

— Бьют сверху вниз? — Липински бросает вызов. — Звучит так, как будто Вы считаете Фрэнка не таким способным, как все мы. Довольно запутанно, не находите?

— У Фрэнка есть проблемы, которых нет у тебя, — отвечаю я, — я не могу понять, почему, во имя всего святого, вы из кожи вон лезете, чтобы сделать его жизнь еще тяжелее. Вы меня услышали?

— Да, тренер, — пробормотал Мартин.

— Да, мы Вас услышали, — добавляет Коллинз, — извините.

Липински ничего не говорит. И его молчание звучит громко.

Первое правило работы с ребенком, который ведет себя неадекватно? Лишить его аудитории. Он легче отступит, если рядом не будет никого, кто мог бы посмотреть, как он это делает.

Я выписываю два пропуска и вручаю их Коллинзу и Мартину.

— Возвращайтесь в класс. И, если вы еще раз повторите это дерьмо, это будет последний раз, когда вы надеваете шлем в этой школе. Понятно?

— Да, понятно.

— Хорошо, тренер.

Я показываю на Липински.

— Ты — сядь.

Коллинз и Мартин выходят за дверь, закрывая ее за собой. Липински опускается на тул и откидывается назад, раздвинув колени, без всякой заботы.

Я обхожу свой стол и сажусь.

— Ты капитан команды — каждый твой шаг является отражением команды, и, что более важно, отражением меня, — я указываю на дверь, — это дерьмо и твое отношение ко мне сейчас ни хрена не сработает — ты это знаешь. В чем, черт возьми, твоя проблема, Брэндон?

Он ухмыляется.

— У меня нет проблем, Гарретт…

Гарретт?

Я мысленно поперхнулся.

Этим летом я смотрел "Головоломка" со своей племянницей, и если этот мультфильм является хоть каким-то подтверждением, голова моего маленького красного парня только что взорвалась огнем в моем сознании.

—. . Я только что выяснил несколько вещей.

— Да ну? И что же ты выяснил?

— У Дилана мононуклеоз, у Леви штифты в руке…

Дилан и Леви — мои второй и третий квотербеки, которые оба находятся в списке травмированных на этот год.

—. . Я — все, что у тебя есть. Без меня у тебя не будет сезона. Так что… Мне надоело прыгать, когда ты щелкаешь пальцами. С меня хватит твоих дерьмовых правил. Я делаю то, что хочу, когда хочу… и ты ни хрена об этом не скажешь.

Хм.

Интересно.

Уверенность в себе — сложная вещь для спортсменов. Им нужно верить, что они непобедимы, лучшие из лучших — это делает их лучшими игроками. Но это не высокомерие. Это не какой-то маленький засранец, проверяющий границы, потому что в глубине души он хочет, чтобы его вернули в строй. Это вызов моей власти. Мятеж.

Я говорю твердо, ровно, потому что истина на моей стороне.

— Все будет не так, Брэндон. Либо ты исправишься и умеришь свой пыл, либо, обещаю, ты не ступишь на это поле.

Не знаю, когда Липински изменился. Когда он превратился из блестящей звезды в монстра Франкенштейна.

Он наклоняется вперед и смотрит на меня.

— К черту это.

Суровые уроки всегда усваиваются тяжелым путем.

— Я собираюсь сказать тебе кое-что, что, надеюсь, ты запомнишь — жизнь сложится для тебя лучше, если ты это сделаешь.