– Я могу попасть куда захочу, – настаивал змей, – не замочив рукава, спусти же меня с цепи! Зачем ждать, когда сырость мне кожу разъест? Вода сильнее. Страшнее. И ты – сильнее. Пьешь ее передо мной, все бахвалишься, что ты человек, пока я, чудище, дрожу тут… как осиновый лист. Чем это лучше Острога? Отдал бы меня стерхам – и делу конец.

Шего буравил Рае взглядом – черные-черные зрачки синих-синих глаз горели бессильной яростью, словно мертвые звезды. Рельефная кожа сиденья вокруг колдуна начала пузыриться и плавиться, дым и омерзительный запах паленого поползли по салону.

– Э-э-э, люди! – Крола, поглядывавший на них в зеркало, завертелся – белые пустые глаза провидца метались туда-сюда, как крошечные шарики.

Он протянул свободную руку, бессильно обмахнув веером пальцев коптящее сиденье:

– Вы чего, мать вашу, творите?

– Устанешь чистить, – пригрозил Рае, не обращая внимания на провидца.

Змей тоже не обращал внимания на провидца – он рычал от злости.

– Пить могут все, – сухо добавил колдун.

Крола попробовал опустить стекло, чтобы выгнать сгустившуюся вонь, но окно захлопнулось так, что ни кнопки, ни ручки не смогли вновь открыть его. Провидец ударил по рулю.

– Черт бы тебя побрал, Рае, ты испоганил мне всю машину, а теперь еще велишь задохнуться от этого смрада?

Колдун не ответил, оценив, на чьей стороне Крола, и сказал Шего:

– Некоторые только это и могут. Так выпало.

Но змей устал от предначертаний.

Выпало. Словно снег судьбы.

Он усмехнулся себе под нос – язва на языке не рассасывалась.

Дым исчез.

– Что смешного? – спросил колдун.

– Тебе не понять, – ответил зверь и сжал кулаки, уставившись перед собой.

Щетка волос на затылке провидца уперлась тому в складку на шее, и, глядя на нее, Шего вспомнил о топоре палача.

– Вечно ты мне все запрещаешь, – сказал змей и втер ладони в грубую ткань штанов.

Колдун проводил усталым взглядом это скольжение, поднял с пола бутылку, бросил на пустое сиденье впереди и вернулся к своим бумагам.

– Я всегда позволял тебе больше, чем когда-либо было можно.

– В твоем мире – не в моем.

Тьма подступала сверху и снизу, смыкая в пасти серую полосу горизонта. За окном изредка мелькали плоские черные шары деревьев и углы домов, что были ниже этих деревьев, тут же сменявшихся бесконечными угрюмыми лентами леса. Шего уперся локтем в стекло, поджав подбородок – ладонью.

Дверь била в локоть, ладонь – в лицо.

Прошла вечность, прежде чем их путь подошел к концу. Сотни смазанных унылых картин пронеслись за окнами, пока мгла не стерла границы, выеденные деревьями. Дождь все не прекращался, капли летели в свете фар, как отблески хвоста кометы, высекая фальшивые искры. Это странным образом успокаивало. В конце концов машина остановилась, и вода повалилась плашмя.

Кончилось волшебство.

Крола выдернул ключ зажигания, бубенцы брелоков зазвенели у него под ладонью, но Шего боялся покинуть ставшую привычной безопасность салона. Провидец достал из бардачка зонт, больше похожий на сверток с чьей-то отрубленной рукой. Шего украдкой поглядывал на колдуна, баюкавшего в ладонях трубку из скрученных бумаг. Змей не смел повернуть голову, чтобы только Рае его не заметил, и смотрел тайком, загоняя зрачки в самые уголки глаз (так близко к кости, что становилось больно), но ничего не видел, только темное пятно – след один. Колдун застегнул пуговицу на пиджаке и передал бумажный ворох провидцу – тот спрятал его в бардачок. Замок защелкнулся. Змей тоже стал готовиться к выходу и вынул из мешка заговоренные плащ и перчатки. Тихий Рае ему совсем не нравился. Колдун приказал Кроле: «Проводи его», – и вышел в ночь. Холодная сырость дохнула в лицо – у Шего защипало щеки, но еще сильнее защипало внутри, и ему страшно захотелось безропотно последовать за своим хозяином в мокрую темноту. Дверь за Рае захлопнулась слишком быстро, зверь успел лишь скользнуть ладонью по сиденью, попав в тепло на рельефной коже, где только что был этот ледяной человек.

– Ну как, готов? – спросил Крола.

Шего покачал головой, надел плащ и вылез под дождь.

Шего потянул на себя дверь не дома, а недоросля какого-то, – та упрямо не поддавалась: расшатанные зубы косяков не позволяли ей встать на место, тоненькая щелка обреченно зияла, словно резаная рана, куда темно проглядывало сырое мясо отравленной ночи.

– Не мог бы ты сделать свое пламя безвредным? – поинтересовался провидец, посматривая на пылающую ладонь, которую змей выставил перед собой.

– Интересно как? – удивился Шего.

– Ну, не знаю, как в лампе, – Крола пожал плечами.

– Но и от свечи дом может сгореть.

– Постарайся все же нас не спалить, ладно?

– Да уж постараюсь, – рассердился змей и другой рукой провел по стене, пальцы соскользнули с плотно подогнанных друг к другу бревен. – Черт, тут что – все из дерева? – спросил он то ли у мрака, то ли у провидца и, сжав кулак, погасил пламя.

Во внезапности темноты, будто наступившей на глаза, Шего стукнулся обо что-то и сразу разжег между пальцами спасительного светлячка – не больше капли. Нога наткнулась на чемодан, оскал которого походил на вой, вываленные волчьи языки перекрученных одежд вяло обвивали этот жалкий гроб.

Змей продирался сквозь разворошенный дом. Повсюду его сопровождали тоскливые лики шкафов с изувеченными дверцами и поломанными замками, старые тряпки, сапоги, бутылки, бесформенные тюки подушек и матрасов, в которых мыши спасались от холода. Газеты, газеты, газеты. Их так легко было сжечь. Змей прижал к себе светившуюся руку.

Низкая лестница с вывороченной нижней ступенью вывела его в крошечную каморку с дверью в каждой стене: одна была заперта на тяжелый замок, другая – снята с петель и оставлена лежать на пороге, как могильная плита, третья – скрывала тесную комнату с нависшим над самой головой деревянным настилом.