Я поморщилась и уже собралась было окликнуть ее и пропесочить — оставлять женщин в столовой без пригляда не самая хорошая мысль, но сестра Аннунциата еще раз пригубила — что уж она там пила, — и, насладившись, отправилась исполнять назначенное ей послушание.

Мне нужно задать ей много вопросов, подумала я. Но пока мне не до нее.

— Кто из детей живет здесь вместе с матерями, сестрами?.. — повернулась я к сестре Анне. 

— Тереза, Микаэла и Пачито — сестры и брат Консуэло Гривье, — сразу ответила сестра Анна. — Тереза через пару месяцев отправится к насельницам, ей исполнится пятнадцать. Леон, сын Жюстины, и Сибилла, малышка Розы. Пожалуй, все. Остальных кого нашли на пороге разных церквей, кого привела сюда стража. Бродяжки.

— И как часто женщины навещают детей?

— Консуэло заходит часто, — сестра Анна почему-то напряглась. — Это она принесла Святую Книгу и девочек обучила читать. А остальные… не припомню. Леон родился уже здесь, и мать его приходила пару раз ненадолго.

Есть разные способы распознать ложь. Их считают почти научными. На самом деле — положись на подобные знания, и рано или поздно тебя проведут. Это с ребенком проходят фокусы вроде «уши синеют, когда говоришь неправду», взрослый поет так убедительно, что диву даешься. Даже в суде. Может быть, потому, что дети не так верят в собственные придумки, как те, кто уже кое-что повидал?

Сестра Анна мне не лгала, нет, но что-то скрывала. Ей словно хотелось закрыть эту тему, не слишком приятную для нее, но прямо сказать мне она боялась.

— Кому нужны эти дети, верно, сестра? — понимающе покивала я. — Разве что Милосердной. Что ждет их, когда они покинут эти стены? Девочки встанут к котлам в прачечной. Как думаете, они это знают?

Вопрос мой, конечно же, остался без ответа.

— Я попрошу вас подумать хорошенько и написать мне все, что вам необходимо, сестра. Не тороплю вас, обдумайте все. И обязательно напишите, сколько вам нужно еды, чтобы я могла выделить вам продукты из монастырских запасов. 

Кого-то ловила стража, как Консуэло и ее сестер и брата. Кого-то приносили и приводили и оставляли у порога — ничего нового нет ни в одном из миров. Кого-то, наверное, отправляли в приют родители: лишний рот, нагулянное дите, новая семья, осиротевший племянник или внук… Об этом сестра Анна не обмолвилась, но я знала, что так и было. У меня лежали два договора.

— Матери-настоятельнице может это прийтись не по нраву, — почти неслышно сказала сестра Анна.

— Она знала, кого оставляет за себя, пока больна, — пожала я плечами, придав голосу ироничное равнодушие. Очень странно: или сама Шанталь здесь не так давно, или я играю с огнем рядом с газовым баллоном с открытым вентилем.

— Вы грамотны, сестра, вы учены, — заметила сестра Анна, а я, чуть отвернувшись, озадаченно ухмыльнулась. Между этими понятиями даже есть разница, и существенная. — Все эти годы вы вели все финансы монастыря. 

Ах вот оно что… Тогда ясно, откуда у меня в кабинете столько бумаг.

— Вы затворница, книжная мышь. Я первое время видела вас лишь на вечерней молитве. Знаю, что вы овдовели рано и предпочли монастырское уединение мирской суете. Похвальный и правильный поступок для той, кто видит Истинный Свет, ибо это дар Лучезарной и неспроста дан. Но я не ожидала, что вы сейчас захотите что-то… менять, — прибавила она несколько вымученно. — Особенно… здесь, у нас, в чадолюбивом крове.

— Кто-то из женщин умеет шить?

Что ценилось во все времена? Золото, драгоценные камни, лошади, домашний скот, умение работать руками. 

— Я найду того, кто умеет, не найду, так приглашу со стороны портниху и белошвейку. Молиться — благое дело, но оно не прокормит ваших воспитанников, когда им придется уйти из монастыря. Обучим их ремеслу, и они всегда будут сыты. Что мальчики, что девочки. 

Дай человеку рыбу, и он будет сыт целый день. Дай человеку удочку — и он будет сыт всегда.

— Вы хотите обучить их швейному мастерству?..

Дай человеку леща, и он сам пойдет и найдет себе удочку… А я еще опасалась, что со своим рационализаторским предложением могла опоздать. Нет, и в голову никому не пришло выучить сирот хорошей, хоть и тяжелой профессии. Шмотки во все времена стоили настолько дорого, что даже в восьмидесятые годы прошлого века из квартир бесконечно крали шубы, платья, костюмы, блузки… Одежда была показателем статуса и успеха. Куда все делось за какие-то двадцать лет? С какой скоростью начал меняться мир, что вековые установки и ценности смело как цунами и приверженность им вызывала недобрый смех?

— Не такая уж мудреная та наука, сестра, — отмахнулась я. — Всегда будут иметь честно заработанный грош и не придется им воровать и ночевать на городских улицах. На время, пока будут ремонтировать комнаты, есть куда переселить детей?

Сестра Анна мне не ответила. Я обернулась к ней и увидела, что она беззвучно плачет. Слезы текли по ее лицу, а на губах играла улыбка, легкая и такая спокойная, словно бы я облегчила ей чем-то душу. Заметив, что я смотрю на нее, сдвинув брови, сестра Анна поднялась и быстро ушла, почти убежала, обратно в детский приют.