И вот из болтовни сестры Эмилии я узнала одну мало приятную для меня вещь. Точнее, я услышала намек уже в третий раз и поняла, что — нет, я не обманулась.

— Матери-настоятельнице не очень это понравится, — негромко, почему-то озираясь, заметила сестра Эмилия. 

— Рыбный суп? — пожала плечами я.

— Расточительство, — и она уверенно продолжила разделывать свежую рыбью тушку.

Ах вот в чем дело, ну да, ну да… Видимо, сестра Шанталь вела бюджет, опираясь на принципы Шейлока, мать-настоятельницу это устраивало, стало быть, и доверие к сестре до того, как в ее тело попала я, было практически безграничным. Но пока у меня были такие убойные доводы, что я надеялась выкрутиться. Я не истратила из средств монастыря ничего, наоборот, обогатила казну. К тому же отца Андриса вдохновила «десятина» — в церкви стояли уже несколько очень красивых ящичков для пожертвований. Нашему святому отцу ничто не мешало успешно совмещать талант проповедника, воспитателя и менеджера. 

Я пока что полностью забросила приют и прачечную — но там царила сестра Аннунциата, и в ее способностях управления человеческими ресурсами я не сомневалась ни капли. После того, как четверо драчуний провели изнурительное покаяние, у остальных при желании учинить очередные разборки на кулаках включался предохранитель. На сколько их хватит, я, конечно, уверенно сказать не могла.

Зато я могла сказать — искренне и не кривя душой ни капли, — что в эти дни я наслаждалась жизнью.

Сестру Аннунциату я поймала в монастырской баньке, как и рассчитывала. Она не отреагировала на мое появление, сидела себе в бочке, блаженствовала и попивала из своей неизменной бутылки. Я хотела было намекнуть ей, что это грех, но решила, что Милосердная проявит ко мне снисхождение.

— Что там с гарпиями, сестра? — спросила я, заворачиваясь в простыню и забираясь по лесенке в соседнюю бочку. — Кто из насельниц их видел? Что за чушь?

Сестра Аннунциата открыла глаза и с тоской посмотрела на бутылку: то ли спрятать ее, раз я пришла, то ли притвориться, что ничего не было. 

— Кто их разберет, сестра, — буркнула она. — Болтают всякое. Только вот окна и впрямь лучше закрывать.

— Не спорю, — согласилась я. — Но гарпию действительно видели? Так высоко? 

— Напуганы они знатно, — кивнула сестра Аннунциата и, подумав, все-таки отхлебнула из горлышка. Я решила, что ей лично ближе к ночи могут привидеться все монстры этого мира. — А вот фантазм, — перевела она разговор. — Как глифы заработали, больше его и не было. Брату Грегору надо поменьше пить.

Я хихикнула, опустив подбородок в ароматную воду.

— Да-да, сестра, поменьше, тогда и до гнезд ему будет дело. Говорят, одно он уже спалил, ну, еще парочка, и у нас станет тихо. 

— И сестры боятся гарпий, — напомнила я.

— Кому хочется быть разодранной в клочья, — рассудительно заметила сестра Аннунциата. — Мясо в вине, — прибавила она. — Если до меня доберутся, так хоть захмелеют.

— Негоже, сестра, — упрекнула я. — Я молчу, но я же все вижу. Где вы берете выпивку?

Сестра Аннунциата по-детски живо сунула бутылку в свою бочку. 

— Сестра?..

— У крестьян, — буркнула она, — а то вы не знаете. Послушание свое я несу, с насельницами справляюсь…

— Я завтра же займусь приютом и прачечной, — предупредила я. — Сестра, я… — Я в курсе, что такое женский алкоголизм, и в курсе, как сложно он лечится. И даже догадываюсь, что у нее он не перейдет в следующую, критическую стадию — просто потому, что бутылку приходится растягивать и разбавлять, не так часто у сестры Аннунциаты выдается возможность пополнить запасы. — Я вам советую не бегать целыми днями с бутылкой, тем более что зря вы надеетесь, что это никто не видит — видят все, но вечером, после ужина, так и быть, разрешаю вам выпить шестую часть кружки. В вашей келье. Эту неделю — каждый день, через неделю — через день, потом неделю — через два дня, а потом только по праздникам.

Сестра Аннунциата нахмурилась и оглядела меня — мою голову и мою бочку.

— Это послушание? — уточнила она с тоской.

— Разумеется, сестра.

— Странное место вы выбрали, сестра, чтобы его назначить.

Зато я уверена, что ты не ослушаешься, или я не успела еще понять суть монашества, ухмыльнулась я про себя. Выпивай, но дозированно, большего я не сделаю все равно.

Наутро еще до молитвы, как только занялся слабый рассвет, я вошла твердым шагом в спальню насельниц. Комнат изначально было несколько, но все они были смежными — в стенах проделали арки и соединили спальни между собой. Здесь было не так тесно, как в прежних спальнях детей, но от состояния помещений я едва сдержала рвотный позыв.

— Поднимайтесь! — сглатывая противный ком, приказала я. — Вставайте! Все вставайте, каждая возле своей кровати! Потом оденетесь, да что я не видела у вас?

Насельницы испугались моего визита, хотя некоторые уже успели проснуться — они беспокойно заворочались, когда я вошла, и кое-кто попытался прикинуться спящей. Я прошла вдоль кроватей с лицом старослужащего, готового устроить «духам» веселую жизнь.

Кровати и постели детей были старыми, но чистыми по возможности. В них не было насекомых. В спальнях чадолюбивого крова не стояла удушающая непонятная вонь. Женщина — хранительница очага, в который раз хмыкнула я. Сюда бы парочку крикунов — что бы они на это сказали?

По постели Лоринетты полз жирный клоп, и я отвернулась.

— Вы оскорбляете Дом святой, — заявила я, дошла до конца рядов кроватей, развернулась и направилась обратно. Насельницы исподлобья наблюдали за мной. — Живете в грязи и мерзости. — Несмотря на все свое отвращение, я сдернула с одной из кроватей покрывало и тут же пожалела об этом, увидев состояние простыни. — Вы стираете белье, убираете в комнатах святых сестер, значит, знаете, что такое чистота. Умеете ее поддерживать. И живете сами в таких условиях.