— Я этой овце сейчас сама пойду выдерну скальп, — проворчала я, имея в виду порядком утомившие меня истерики Лоринетты, и тут же сестра Шанталь встревоженно зашептала, что так негоже. — Ну да, ей есть кому выдрать лохмы и без меня…

Но крики были иные. Не те, что утром, и за окном стояла тихая, тихая ночь, но что-то мне подсказало — не все так просто. Криками не будили весь монастырь, скорее наоборот, пытались не потревожить, но я высунулась в коридор и увидела, что сестра Доротея тоже приоткрыла дверь своей кельи и вслушивается.

— Что случилось? — спросила она меня, хотя очевидно было, что я узнать могла только божественным провидением. — Что там за крики?

— Пойдем посмотрим, — предложила я, но сестра Доротея была более щепетильна, чем я, и скрылась в келье — накинуть на себя что-то. А я быстро пошла в направлении спален насельниц и вдруг поняла, что крики идут совсем не оттуда.

Со стороны кухни. И оттуда же тянет гарью.

Что могло загореться? Само помещение кухни рассчитано на то, что в нем постоянно огонь, в эти века — так особенно, и пусть монастырь на горе, ничего это не значит. Любая неосторожная искра могла выкосить целый город, и люди, не знавшие правил элементарной гигиены, опасность огня осознали примерно тогда же, когда научились его добывать. Ужин закончился часов пять назад, завтрак готовят с утра, деревянные столы надо еще умудриться поджечь, и шума и запаха гари было бы намного больше, если бы полыхало промасленное дерево.

Путаясь в подоле рубашки, я добежала до кухни-столовой. Проснулась я не одна, слышались торопливые шаги, пропуская меня, прижалась к стене Лоринетта, которая явно не хотела лишний раз попадаться мне на глаза, потом я различила голоса Джулии и еще какой-то женщины, с которой так близко пока не сталкивалась.

— Ах, Милосердная, да что же такое! Сбивай, Джулия, сбивай!

— Да не крутись ты у меня под ногами!

Я услышала чьи-то быстрые шаги за спиной и влетела в столовую. Горела печь под самой плитой, и горела так, словно туда щедро накидали чего-то бумажного, но нет, это я исключила сразу, бумага на вес золота, откуда она у насельниц, если кое-как мы выделили старые ненужные листы для детской школы. Печь странно, будто клубы пыли, выплевывала темный дым, женщины бестолково суетились, я, схватив прямо с пола тряпку, грязную, сальную — последнее было, конечно, фактором риска, но искать иное было некогда — обернула руку, чтобы не обжечься, и, оттолкнув Джулию, быстро захлопнула металлическую заслонку. 

Дым тут же повалил из щелей, но это было уже не страшно. Я размотала тряпку, швырнула ее на пол, выхватила у второй женщины небольшой котелок с водой — как я ни пыталась объяснить, что воду надо отстаивать, потом кипятить, остужать и затем ее можно безбоязненно пить, женщины не могли взять это в толк, но «для сестры», то есть: чтобы я не злилась, один котелок все равно наливали. Теперь этой водой я залила дверцу печи, вонять стало еще сильнее, все закашлялись, на глаза навернулись слезы.

— Не трогай, бестолочь! — рявкнула я на Джулию, которая попыталась открыть печь. — Оно сейчас само все потухнет.

Объяснять почему я не хотела, да и вряд ли смогла бы объяснить так, чтобы они меня поняли.

Несколько угольков валялись на полу, но он был настолько мокрый, до луж, что никакой угрозы это не представляло. Мне не давали покоя две вещи, но пока я оставила выяснение обстоятельств и обернулась к двери.

Пожар собрал довольно много людей. Впереди шевелила усами сестра Доротея, рядом с ней хмурилась сестра Аннунциата, и за их спинами мелькали сонные лица насельниц. 

— Все хорошо, — успокоила я, — ничего не произошло. Идите спать, сестры.

А я постараюсь выяснить, что это за кошмар в ночи и кому в голову пришло зажигать сейчас печь. Время ужина миновало, плита потухла давным-давно, ее точно кто-то растопил, но зачем? Ни единого котелка кроме того, который выхватила я, но в нем вода была холодная.

Я подняла с пола тряпку и кинула ее на угли, потому что еще мне не хватало наступить на них босыми ногами. Они остыли, но могли быть острыми.

— Кто пришел сюда первый? — спросила я у Джулии. — И зачем?

Джулия пожала плечами. Я уже начала привыкать к тому, что самые безобидные вопросы могут любую насельницу вогнать в ступор, и это не тупость, а вбитый с младенчества страх наказания: лучше промолчать.

— Что? — раздраженно спросила я. — Ты не помнишь, как здесь оказалась?

Сестра Аннунциата, как обычно, пришла на выручку. Грозными криками разогнав прочих насельниц, она обернулась к Джулии, уперев руки в бока, но начать допрос ей не дали.

— Так пахло гарью, сестра, — как-то непривычно для нее пискнула из толпы женщин Лулу. — Я проснулась — правда пахнет.

— Да, сестра, так и было, — послышались голоса остальных. Сестра Доротея, которая уже закрывала дверь и выталкивала из кухни насельниц, по моему сигналу оставила дверь в покое, и головы просунулись снова.

— Говори, — приказала я. Лулу опять сжалась. — Ты первая проснулась?

— Наверное, святая сестра, — почти прошептала она.

— Почему?

Даже сестра Аннунциата посмотрела на меня с удивлением, но я знала, что спрашивала. Люди не видят и не чувствуют ничего, что их не касается, но любят ощущать себя причастными к разным событиям, а поэтому врут напропалую о том, что знают или не знают, но если заставить их вернуться туда, откуда все началось — к правильной точке, можно сделать верные выводы. Не те выводы, какие легко представить, если взять и поверить «свидетельским показаниям». Абсолютно другие, истинные.