– Рубите, пока не поздно!
– вскричал Гасанали, прочитав на лицах сбежавшихся соседей колебание.
– Хоть топором, но рубите скорей.
– Потом он повернулся к жене: - Чего ревешь? Замолчи! И детей уйми!

Этих слов оказалось достаточно, чтобы в одно мгновенье прекратить вопли.

Кто-то принесли тихо положил остро отточенный топор. Гасанали положил ногу на продолговатый гладкий булыжник, валявшийся на краю тока.

– Одним ударом! Сразу!
– взмолился он, обращаясь к смущенно топтавшейся возле него толпе крестьян.

Однако никто не решался взяться за топор. Один было ухватился, но тотчас же бросил, точно обжег пальцы.

– Нет, не могу!..

А между тем опухоль уже поднялась к колену.

Гасанали еще раз прикрикнул на жену, начавшую было снова голосить, и, когда она покорно притихла, подозвал стоявшего поодаль коренастого человека:

– Мясник Али! Чего стоишь? Уж не хочешь ли ты моей смерти? Бери топор! Руби!

Али молча растолкал крестьян, поднял топор и одним ударом отсек ногу Гасанали у самого колена.

– Скорее приложите жженые тряпки! Перевяжите!
– бросил он, ни к кому не обращаясь, и, неловко смахнув кулаком слезу, зашагал не оглядываясь.

На душе Фридуна стало еще тяжелее.

С какими надеждами ехал Фридун в деревню!.. Ему казалось, что здесь он добудет себе средства к существованию на зиму. Помогая дяде Мусе, он думал обеспечить себя куском хлеба, получить возможность учиться в университете.

Все эти мечты разлетелись как дым. Однако не это омрачало его. Теперь его терзала мысль о тяжелой жизни крестьянина. В крайнем случае он заработает деньги обучением купеческих сынков в Тегеране. Но что будут делать крестьяне? Он думал о таких, как дядя Муса, как искалеченный Гасанали. Какие огромные надежды возлагали эти нищие люди на урожай нынешнего года! И что их ожидает теперь?!

Когда приказчик Мамед сообщил крестьянам о новых условиях помещика, на лицах тружеников мгновенно появилось отчаяние. С той минуты и возник во всей неотвратимости страшный вопрос: "Как быть?"

Порой Фридуну казалось, что он начинает подходить близко к мутному источнику, который отравляет большую многоводную реку народной жизни, что он нащупывает корень нужды и лишений, голода и бедствий, которые губят страну. Это были царившие в деревне власть помещика над землей, голод, нищета, темнота закабаленного народа.

Охваченный этими гнетущими мыслями, Фридун медленно шел из деревни к гумну.

У свалки, куда крестьяне выбрасывают золу из очагов и всякий мусор, он увидел босых, полуголых ребят, которые, как куры, копошились в золе.

Фридун подошел поближе. Однако при виде двух голых мальчуганов с обложенными гноем и съеденными трахомой веками невольно отвернулся. Но тут же он почувствовал какую-то неловкость за свой поступок: почему он отворачивается от этой уродливой, отвратительной картины? Разве этим он спасет себя от существующих бедствий? Разве страшная болезнь не разъедает глаз многих тысяч детей и взрослых повсюду: и в городах и в селах? Может ли мужественный человек закрывать глаза на несчастье тысяч людей, которых трахома лишила зрения? И Фридун скова с вниманием врача посмотрел на детей. Ему пришла в голову мысль о сходстве этой проклятой болезни, калечащей людей, обрекающей их на слепоту, с общественным строем, социальными отношениями в деревне.

"Нет, свалка должна быть уничтожена!" - подумал Фридун.

Он пересек русло высохшей речушки и еще издали увидел у гумна сборище людей. Там же, сверкая лаком на солнце, стоял автомобиль.

Рядом со стогом смастерили из старых паласов нечто вроде шалаша; в его тени стояла покрытая ковриком скамья. На ней сидели четыре человека, по внешнему виду из знатных господ. Возле них стояли в ожидании приказаний старший сельский жандарм Али и приказчик Мамед, в стороне еще два жандарма.

В некотором отдалении от шалаша толпились крестьяне.

Заметив Фридуна, Муса протолкался к нему и шепнул на ухо:

– Сам барин приехал... Господин Хикмат Исфагани!

– А зачем он здесь? Чего бросил Тегеран и пожаловал сюда?

– Не знаю, говорят, с гостями на летнюю дачу прибыл. Выехал на прогулку, а тут неподалеку приказчик встретил его и притащил сюда.

– А тот, что рядом, - американец, - шепнул кто-то.
– Говорят, он не бывал в Азербайджане, и вот господин привез его показать нашу страну и погулять в горах.

– Так оно и есть!
– поддакнул еще один.
– И приятно и полезно...

Фридун продвинулся поближе к господам. Он с любопытством разглядывал заплывшего жиром, тучного Хикмата Исфагани. Помещик, очевидно, чувствовал ненависть, таившуюся в молчаливой толпе, и старался запугать ее своим грозным видом: брови его были насуплены.

"Боится крестьян!" - мелькнуло в голове Фридуна.

Наконец Хикмат Исфагани прервал тяжелое молчание. Он говорил не спеша и явно вызывающе. Говорил он по-персидски, раздельно выговаривая каждое слово, как бы объявляя непреложный закон.