– Я вернусь за тобой, – смотрел в глаза.

Верила ему нынешнему, но не могла представить себе, каким будет через два года. Изменится ли, или останется таким же.

– Поцелуй меня, как тогда на утёсе.

Коснулся её губ. Были сегодня влажны, будто от неё теперь исходила большая чем у него страсть.

Вырвался из её объятий. Быстро пошёл в сторону своего дома.

Не побежала за ним. Даже не окликнула. Только сказала:

– Завтра я хочу взглянуть на тебя.

Понимал сейчас; она именно та, что нужна ему. Такая же сильная, как его мать. Но, и сам был не промах. Не остановился. Не обернулся.

Не спал всю ночь. Хоть и не собирался менять своего решения, всё же думал только об Агнезэ.

Утром, быстро собравшись, так, как не много хотел брать с собой вещей, попрощался с родителями.

– Будь сильным сын, – сказал отец.

– Возвращайся, несмотря ни на что, – будто, что-то чувствовала, не проронив и слезинки, произнесла мать.

Поцеловал их по очереди. Пошёл к Агне.

Но, не нашёл в себе сил зайти. Так и стоял перед дверью.

Вскоре та открылась и в проёме появилась Агнэ. Так и стояли, не в силах сделать шаг. Не обнявшись на прощание, не поцеловав друг друга, будто всё уже было прожито и, теперь начиналась у каждого новая жизнь.

Сам не помнил, как оказался на просёлке за деревней.

Позвонили в дверь.

– Странно, кто бы это мог быть, – встрепенулась Торбьорг Константиновна. Очень волновалась за мужа. Не могла простить себе, что оставила его, уехав в Выборг. Но, уж больно боялась народ. Особенно после того, как под окнами их квартиры в Петербурге, занимавшей второй этаж, совсем ещё недавно, в 1914 году построенного доходного дома, впервые услышала стрельбу и крики. Кто и в кого стрелял, хоть и интересно было им, но, никто не решился подойти к окну, будучи уже наслышаны о многих случайных пулях, что, выпущенные в одну цель, находили совершенно иную, неповинную, впрочем, как и та, первая, в которую метились. Но, стрелки были новоиспечённые, впервые взявшие в руки оружие. Видимо наступали такие времена, когда каждый должен был делать то, с чем сталкивался впервые, больше уже никогда не имея возможности вернуться к тому делу, коим занимался прежде.

Тогда не понимали ещё с супругом; надо бежать из страны, если есть желание продолжить жить так же, как и прежде. Надеялись; всё наладится. Война сильно истрепала нервы Русского человека, что горожанина, что и крестьянина. Долго ещё он будет приходить в порядок, восстанавливаясь, зализывая раны.

После ограбления их квартиры в Петербурге осенью 17-го, впервые задумались; следует продавать недвижимость. Но, с чего начать? Да и было уже катастрофически поздно продавать что-либо в революционном Питере.

– Пожалуй, поеду в Киев. Начну с квартиры, – решился Яков Карлович.

– Как хорошо в Киеве осенью, – вздохнула Торбьорг Константиновна.

– Разве тебе не нравится в Выборге? Ну, или на крайний случай в Кексгольме. Мы можем съездить туда в октябре, если ничто не помешает, – не знал тогда, что сильно задержится.

– Ах милый Яков, я нисколько не противлюсь твоему решению. Заодно с тобой. Просто стало как-то нестерпимо грустно от ощущения неизбежности чего-то страшного, что произойдёт в ближайшее время. Неужели всё так плохо?

– Я всю жизнь был человек дела. Не думаю, что следует более откладывать продажу недвижимости. Лучше перестраховаться, чем жить в постоянном страхе.

– Хорошо, хорошо милый мой. Поезжай же в Киев. Попробуй подготовить к продаже и само имение. Раз квартиру в Петербурге уже не продать, сделай, что ещё возможно осуществить.

– Да, дорогая, я так и думал.

И вот сегодня, сейчас этот страшный звонок в дверь. Неужели Яков Карлович? Нет, это не мог быть он, так, как вчера ещё получила телеграмму с лаконичным, но странным текстом: – «Продал квартиру. Имение не в силах. Еду на перекладных. Прямого поезда нет».

Нет прямого поезда! В такой великой стране, которой являлась Россия, не было прямого поезда из одной древней столицы в другую, словно она уже не представляет той целостности, что была присуща ей буквально вчера! Нет, всё же дороги обратно нет. Навеки в прошлое кануло всё хорошее, что было у русского человека прежде. И, теперь не вернётся никогда, какой бы экономический, или политический путь ни приняла страна.

– Машенька, посмотри, кто там, – попросила домработницу. Привезли её с собой из Питера, так, как сама попросилась с ними из страха оставаться в становящемся опасным для своих же жителей, что не втянулись во всеобщее помешательство.

Послышались торопливые шаги, звук открываемого замка, и слова:

– Вы к кому?

– Добрый день. В адресе, указанном, как место жительства в Выборге, кавторангом, бароном Александром Карловичем фон Курштайн, числится ваша квартира. Дома ли он?

– Да, сын баронессы дома. Подождите, я доложу.

– Что-то случилось на крейсере, – догадался Алекс, обернувшись к матери.

– К вам посыльный из комендатуры с… – начала было Машенька.

– Да, да, я всё слышал. Пусть войдёт.