Сильный поток крови нахлынул в голову. В глазах потемнело. Наверно так умирают пожилые люди, подумалось в тот момент. Но, не испугался. Наоборот хотел смерти. Но, почему!? Почему так несправедлива жизнь!? Неужели не могла Агнезэ подождать ещё полгода, пока станет настоящим капитаном?

Это она виновата в том, что проявил слабость.

Слабость!? Он слаб пред ней. Она счастлива, а он всего лишь капитан фрегата. Но, это не так уж и плохо. Он достиг своей цели. Да. Достиг, но остался один. Впрочем, как и был прежде.

Нет, всё же она виновата во всём. Именно из-за её необузданного желания по скорей выйти замуж должен так мучиться. Невеста при его жизни досталась родному брату.

Везунчик!

Как же я ненавижу его теперь! Но, тут ничего не поделаешь. Придётся смириться. В любом случае, он уж точно никогда не вернётся на Родину.

Отправил денег в подарок молодожёнам, постарался забыть эти глаза навеки. И ему удалось. Больше не снилась Агнезэ. Не видел её глаз, как ни старался припомнить их. Обрадовался было этому. Стало легче. Не ощущая нехватки женской ласки, утопил в себе чувство вины, а вместе с ним и память об Агнезэ.

Вспомнились портовые шлюхи Амстердама, что в итоге начал навещать вместе с Паулем, ведь, как тот считал, стал настоящим мужчиной. Весёлые, вечно пьяные, доступные, готовые на многое в постели. Вот на кого променял он своё счастье. Начав с самого низа, теперь шёл всё выше и выше. Требовалась от него самая малость для того, чтоб взять за руку свою мечту. И вот она у него в кармане. Неужели такая большая цена отдана за неё. Притом так легко, совсем без торга, добровольно.

Захотелось бежать.

Но, куда? Куда убежит от своей команды, царя, что не забывал о нём.

На пленэр ездили в Псков. Новгород, только проездом. Пару дней. Не впечатлил так, как построенный полностью из плитняка Плесков, как знали теперь, под таким названием впервые упоминался в летописях не лицемерно выглядел древнее.

Жили в общежитии местного архитектурно-строительного техникума. Очень ревновал Ингу. Любой случайный взгляд, фраза, движение головы, всё вызывало у Паши подозрения. Нет, конечно же не потому, что давала повод. Скорее то чувство, что имелось в нём по отношению к Инге было слишком велико.

С детства не мог объяснить себе, почему некоторые фотографии влияют на него так сильно. В 1944-ом из квартиры у них осталось всего пара комнат, где было много фотографий в рамках, в большом количестве изъятых из старых альбомов. Плотно заполняли собой давно окрашенные, местами потрескавшиеся стены, которые были на удивление без обоев, в отличие от остальных комнат коммуналки, неоднократно оклеенных ими жильцами многослойно. Рамки с фото стояли на комоде, крышке рояля и консоли.

Но, некоторые из них не оставляли его не только равнодушным, какая-то грусть, граничащая с потерянностью возможности что-то изменить, и на фоне этого с желанием вернуть то время, что было там запечатлено, накрывала с головой. В такие минуты, сдерживал слезу.

Вот два голых карапуза в одном оцинкованном корытце, обнявшись, смотрят на него из далёкого, давно забытого времени. Где они? Кем ему приходятся? Живы ли? Может ли он помочь им в понимании будущего, что так беспощадно коснулось всех в этой стране после 1917 года. И, даже те, кто успел покинуть её, возможно не в меньшей степени ощутили тот ужас, повлёкший за собой передел мира, вызванный развалом одной из самых крупных его стран.

Неужели не может помочь этим детям. Как бы хотелось узнать об их судьбе. Спрашивал у бабушки:

– Кто они?

– Это твоя бабушка Елизавета со своим братом Алексом. Совсем ещё малыши.

– Где же они сейчас?

– Двоюродного дедушку убили. Я тебе рассказывала. А бабушка похоронена в Кексгольме, рядом с твоим родным дедушкой.

– А, вот это ты мама, да? – показал на скромную девочку в летнем платьице, стоящую под зонтиком, скрывающем её от яркого солнца, на берегу моря.

– Нет. Это бабушка на даче у наших друзей, под Санкт-Петербургом. Кажется, на Лисьем носе. Там была у Владимировых.

Как могли сохраниться все эти фотографии после четырежды смененной власти в городе, уму не постижимо. Может причина в том, что они не выносились из дома. Ведь, как только предмет в этой стране попадает на улицу, становится ничьим, только оставь его на минуту без присмотра. Такова реальность. Вспоминал, рассказывала ему мама о брошенных 29 августа 1941 года на железнодорожных путях северного порта горах мебели и всевозможной домашней утвари.

Чиновники – высший состав РККА, дорвавшиеся до лёгкой добычи, пытались вывезти её из оставляемого города. Нет, всё же не было такого в 39-ом, когда вся эвакуация происходила без паники, по плану, и уж точно никто из финских чиновников даже и не думал, чтоб спасти нажитое за годы барахло. Наверно потому, что для них, это прежде всего было заслуженное, заработанное, а не украденное, доставшееся по случаю.