— Мама не была ведьмой! — гнев Эолин придал ей сил. — Мама была красивой.

Гемена вдохнула, словно собираясь ответить, и задержала дыхание, сжав губы. Беспокойная грусть заполнила ее глаза. Она оттолкнулась от стола и побрела к входной двери. Невысказанные мысли тянулись за ней тонкими облаками.

Голова Эолин опустилась на руки.

«О чем я только думала? Я только что оскорбила ведьму».

Она наверняка умрет до того, как выпадет первый снег.

— Прекрасный день, — объявила Гемена. — Думаю, один из последних в сезоне. Почему бы тебе не помыть посуду, Эолин, и не встретиться со мной в саду? Мы вместе выпьем чаю.

Стремясь исправить свой проступок, Эолин повиновалась.

Убрав со стола, она вышла на улицу и нашла старуху на скамейке, с туго натянутым на плечи плащом. В воздухе витал аромат трав. Пригласив девочку сесть, Гемена подала ей чашку с водой и аккуратно положила веточку мяты.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала ведьма. — Смотри на меня.

Сложив руки вокруг деревянного сосуда, Гемена закрыла глаза, поднесла жидкость к губам и произнесла короткий стих на странном языке:

Эхекат нэом цефур. Эхуки.

От воды начал подниматься пар.

— Как ты это сделала? — любопытство Эолин отбросило ее осторожность. — Как ты нагрела воду?

— Разве ты не видела? Попробуй. Я верю, что ты можешь сделать это так же, как и я.

Сложив руки вокруг чашки, Эолин повторяла стих, как могла, но вода не нагревалась.

— Это было очень хорошо, — сказала Гемена, — но дело не только в подражании. Встань прямо, твердо упираясь ногами в землю.

Эолин сделала, как ей сказали, схватив чашку и крепко зажмурив глаза.

— Подожди, дитя. Открой глаза. Дай мне эту чашку. Сними туфли и чулки.

Эолин прижала босые ноги к влажной земле. Смутно знакомое тепло струилось по ее ногам, открывая ее чувства и привлекая к ее восприятию каждый едва уловимый звук сезона.

Гемена вернула чашку чая в руки Эолин.

— Вот и все. Теперь расслабься и закрой глаза. И дыши.

Холодный воздух наполнил легкие Эолин, резко прижавшись к ее ребрам. Эолин казалось, что она больше не стоит на том же месте, будто сад Гемены сменился другим, который выглядел так же, но работал совсем по-другому.

— Что ты чувствуешь у своих ног? — спросила Гемена.

— Землю, — сказала Эолин.

— Да, но скажи мне, на что это похоже.

— Она твердая и неподвижная, — Эолин растопырила пальцы ног на прохладной земле. — Но и в движении. Как это может быть? — она открыла глаза.

— Держи глаза закрытыми.

Эолин повиновалась.

— А теперь сделай глубокий вдох и скажи мне: что ты чувствуешь в воздухе?

Эолин втянула вечерний воздух, обращая внимание на то, как он проходит через ее горло, как расширяется в ее груди, как уходит теплым и влажным облаком.

— Он несет жизнь, как… как невидимая нить.

— Отлично. А теперь расскажи мне о воде.

— Она неподвижная. И все же она течет в чаше и… под моей кожей.

Дрожь проникла в слова Гемены.

— И, наконец, твое сердце, Эолин. Что ты чувствуешь в своем сердце?

Это был самый простой вопрос из всех.

— Тепло. Мое сердце теплое, как очаг в твоем доме.

— Отлично, моя девочка. Теперь вот что я хочу, чтобы ты сделала. Собери воедино все элементы, о которых ты мне только что рассказала: землю у ног, воздух в легких, воду в чашке и огонь в сердце. Представь, что все это объединяется в одну блестящую точку света. Когда увидишь этот свет, повтори стих так, который я говорила.

Ночь сгущалась от усилий Эолин. Задача была не из легких. Воздух можно задушить землей, а огонь потушить водой. Эолин поняла это и работала с осторожностью, пока небольшое белое сияние не осветило ее внутренности. Она открыла глаза и выдохнула стих:

Эхекат нэом цефур. Эхуки.

Чашка ответила мягким паром.

— Отлично! — воскликнула Гемена.

Вернулось щебетание насекомых и шелест трав. Эолин огляделась, словно впервые увидела сад. Она чувствовала себя другой внутри. Теплой. Полной. Будто она нашла что-то, что всегда искала, что-то, что всегда ускользало от нее.

— Подойди и сядь со мной, Эолин, — сказала Гемена. — Давай вместе выпьем чаю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Серебряная паутина

Все, что создала королева Бриана при жизни, было уничтожено на двенадцатую ночь после ее смерти. Король магов Кедехен запретил Акмаэлю соблюдать обряд, но принц ослушался отца и нашел узкую лазейку, чтобы подглядывать за бдением.