Быть может, я и сейчас согласился бы поддаться этому зову. Размеренно пульсирующий свет обещал покой и отсутствие необходимости что-то решать. Это было легко. В какой-то степени даже заманчиво. Но едва я об этом подумал, как откуда-то издалека раздалось испуганное:

— Вильгельм!..

И именно после этого я передумал впадать в очередную спячку. Не время еще. Да и не место. Слишком много у меня накопилось дел, так что пока не до сна.

Словно почувствовав мое сопротивление, уголек смирился и погас, после чего тьма вокруг меня начала так же быстро рассеиваться. Но вместо того, чтобы отпустить меня насовсем, она вдруг расцветилась новыми огоньками, а перед моим взором замелькали разрозненные, но на удивление яркие картинки, глядя на которые я начал стремительно вспоминать…

Это был обычный летний день, теплый и солнечный.

В большом красивом саду весело чирикали птички. Посреди утопающей в цветах поляны тихонько журчал фонтан. Прозрачные водяные капельки с веселым плеском разбивались о низенький каменный бортик и, отскочив, разлетались в стороны, постепенно образовывая на земле мелкие лужицы.

В одной из этих луж сидел я и самозабвенно хлопал по воде ладошками, находя забавным сам факт того, что могу это делать.

Надо же, тогда я еще умел смеяться. Помнил, что такое дом, семья, тепло родных объятий…

— Вилли! — ахнул за моей спиной смутно знакомый женский голос. — А ну, вылезай из лужи! Простудишься!

Подбежавшая кормилица буквально выдернула меня из замечательно теплой лужи и, встряхнув, с причитаниями прижала к груди.

— Ну разве так можно?! Это неприлично — барахтаться в грязи, как самый настоящий поросенок! Что я твоей матушке скажу?! Ну-ка, пошли переоденемся!..

— …Мастер Вильгельм, держите, пожалуйста, ложку правильно. Юному господину не пристало есть кашу руками…

— Мастер Вильгельм, сядьте прямо. Неприлично горбиться, сидя за столом…

— Господин, не вертитесь, когда вас стригут, иначе опять будете ходить с царапинами на ухе…

— Мастер Вильгельм…

— Мастер… Господин…

И среди всего этого пафоса, словно долгожданная отдушина, испуганный голос кормилицы:

— Вилли, ну зачем ты опять устроил потоп?!

Вилли… так меня называла только она, да и то, пока никто не видел. Вильгельм — это было слишком строго, серьезно, пафосно. Тогда как кормилица никогда не считала меня достойным такого официоза, да и относилась как к родному, за что я ей был премного благодарен…

Воспоминания — как крошечные осколки мозаики, которые кто-то взял и шутки ради перемешал в одну кучу. Некоторые из них я уже видел. О каких-то лишь смутно догадывался. Но настолько ярких и четких картинок мне прежде наблюдать не доводилось, поэтому я стоял и жадно впитывал то, чего мне так не хватало.

Эмоции…

Оказывается, тогда, в старой жизни, у меня их было в достатке. Радость и разочарование… обида и удовольствие… смех, слезы и даже злость…

Я все еще не мог этого почувствовать, но теперь хотя бы вспомнил, что это такое. И постарался выжечь, выбить это знание в собственной памяти, чтобы больше никогда не забывать.

Еще я увидел множество лиц, сменяющих друг друга с устрашающей скоростью. Огромное количество людей. Целые толпы, среди которых я ощущал себя маленьким и ничтожным. Большинство этих разумных были мне незнакомы. Многие что-то говорили, временами смеялись, порой даже кричали, однако слов я не расслышал — все они потонули в невесть откуда взявшемся гуле.

Гул этот стремительно нарастал, причиняя ощутимое беспокойство. От него мгновенно заложило уши. В глазах помутилось. В висках застучали крохотные молотки.

А потом в моей голове словно взрыв раздался, и остатки воспоминаний разлетелись, будто вспугнутые птахи из первого видения.

Вместо светлых и ярких картин меня снова накрыла темнота. А через некоторое время ей на смену пришли совсем иные видения.

Я брел во тьме, не помня себя и не понимая, зачем и куда иду.

Брел наугад, не думая ни о чем, не глядя по сторонам и не обращая внимания, куда ставлю босые ноги. Мимо меня неспешно проплывали исцарапанные чьими-то когтями земляные стены. Затем на смену им пришел такой же исцарапанный, а порой даже погрызенный кем-то камень. Когда-то мне приходилось ползти на четвереньках, чтобы протиснуться в узкий лаз. Но я по-прежнему не думал, не анализировал, а просто приспосабливался и шел дальше, не чувствуя усталости и не испытывая ни страха, ни голода, ни стремления понять, куда и зачем иду.