Шрифт:
– Ты? – переспросил Доу.
– Ну да, я! Возможно, я не боец, но и не трус! Я пойду и поговорю с ним! Вдруг он меня послушает.
Ищейка смотрел на Форли во все глаза. Никто из них так давно не пытался найти выход из затруднительного положения с помощью слов, что это казалось невероятным.
– Кто знает, вдруг и послушает, – пробурчал Тридуба.
– Он может тебя выслушать, – сказал Тул. – А потом убить к чертовой матери. Слышишь, Слабейший?
– Шансов у тебя не много, – покачал головой Ищейка.
– Наверное. Но стоит попытаться, разве нет?
Они обменялись обеспокоенными взглядами. Форли, без сомнения, доказал, что у него крепкий костяк, но Ищейке не нравился его план. Этот Бетод – слишком непрочный крюк, чтобы вешать на него свои надежды. Очень непрочный крюк.
Но, как и сказал Тридуба, больше никого не осталось.
Слова и пыль
Кюрстер приплясывал внутри фехтовального круга, встряхивал длинными золотистыми волосами, махал рукой толпе и посылал воздушные поцелуи девушкам. Публика хлопала, завывала и улюлюкала, глядя на гибкого юношу, проделывавшего свои эффектные номера. Он был адуанец, офицер Собственных Королевских.
«Местный мальчик, и такой популярный».
Бремер дан Горст стоял, опершись на барьер, и наблюдал за противником сквозь опущенные веки. Его рапиры на вид были необычно тяжелыми, огромными и побитыми, словно от частого использования; возможно, слишком тяжелыми, чтобы действовать ими быстро. Сам Горст тоже выглядел слишком тяжелым для быстрых движений: огромный и с толстой шеей – бык, а не человек, более похожий на борца, чем на фехтовальщика. С первого взгляда он казался обреченным на поражение в этой схватке. Большинство людей в толпе, по-видимому, сочли именно так.
«Но только не я».
Человек, принимавший ставки на участников поединка, выкрикивал цифры и собирал деньги от толпившихся вокруг него людей. Почти все ставили на Кюрстера. Глокта повернулся к принимавшему ставки и спросил:
– Сколько сейчас за Горста?
– За Горста? – переспросил тот. – Один к одному.
– Я ставлю двести марок.
– Прости, приятель, я не смогу это покрыть.
– Хорошо, тогда сотню, пять к четырем.
Тот на мгновение задумался, поднял глаза к небу, производя в голове вычисления, и кивнул:
– Принято.
Глокта снова откинулся на спинку скамьи. Он слушал, как арбитр объявляет имена соперников, и глядел на Горста, закатывавшего рукава рубашки. Его предплечья были толстыми, как древесные стволы. Мощные узлы мускулов заиграли, когда он принялся разминать мясистые пальцы. Горст вытянул толстую шею в одну сторону, потом в другую, затем взял у секунданта рапиры и произвел пару пробных уколов. Лишь немногие в толпе отметили это – люди отвлеклись, приветствуя Кюрстера, как раз выходившего на свою позицию. Но Глокта заметил.
«Он быстрее, чем можно предположить по виду. Гораздо быстрее. Его тяжелые рапиры уже не кажутся такими неуклюжими».
– Бремер дан Горст! – выкрикнул арбитр.
Верзила не спеша занял свою позицию. Его приветствовали весьма скудные аплодисменты: такой громоздкий бык не соответствовал представлениям зрителей о том, как должен выглядеть фехтовальщик.
– Начинайте!
В поединке не было ничего изящного. Горст сразу принялся орудовать тяжелой рапирой – широкими беспорядочными взмахами, словно чемпион-дровосек, рубящий сучья. При каждом ударе он издавал низкое утробное рычание. Это было странное зрелище: один из противников участвовал в фехтовальном состязании, а другой как будто всерьез бился не на жизнь, а на смерть.
«Парень, тебе же нужно дотронуться до него, а не разрубить надвое!»
Но, наблюдая за ним, Глокта осознал: эти могучие удары не такие уж неуклюжие, они хорошо рассчитаны по времени и нанесены очень точно. Кюрстер смеялся, когда отпрыгивал от первого мощного взмаха, и улыбался, уворачиваясь от третьего, но к пятому его улыбка уже погасла.
«И вряд ли она вернется».
Нет, это совсем не изящно.
«Зато мощно, ничего не скажешь».
Кюрстер отчаянным движением нырнул под новый рубящий удар.
«Рубит он достаточно сильно, чтобы отхватить ему голову, несмотря на затупленную рапиру».
Любимец публики делал все возможное, чтобы перехватить инициативу, он наступал и колол, но Горст был готов ко всему. Он с ворчанием отражал уколы короткой рапирой, затем рычал и заносил длинный клинок для нового свистящего кругового удара. Глокта вздрогнул, когда лезвие Горста с громким лязгом врезалось в рапиру противника, откинув назад его кисть и едва не вырвав оружие из пальцев. От силы удара Кюрстер пошатнулся и попятился, сморщившись от боли и неожиданности.