А он поглядел на себя, — боже мой, что за вид, как будто собаки рвали. Как выпучит глаза да как крикнет:

— Вы мне ответите за порчу казённого имущества!

Тут и меня зло взяло, схватил его, указываю на помятый хвост и тоже кричу:

— Это ты ответишь за порчу казённого имущества! Зачем на хвосте катался? Кто ты такой, что за птица?

А он мне в ответ:

— Я Ворона!

— Так и знал, что ты ворона!

— У меня и отец был Ворона, и дед был Ворона! А ты людей хвостом цепляешь, ты мазила, а не лётчик!

Вот какой попался…

Все хохочут, а Плотник с невозмутимым видом снова даёт разглядывать картинку на одной из крышек. Искусный гравёр изобразил на ней самолёт в небе с Вороной на хвосте и сценку между Вороной и лётчиком на земле.

— Кто же подарил эти часы?

Плотник таинственно опускал глаза.

— Командир отряда?

— Нет, товарищи, забирайте выше.

— Командующий воздушными силами?

Плотник качал головой.

— Может, ты сам себе их подарил да разрисовал? — шутили дешифровщики, люди скептические.

— Ворошилов! Ворошилов! — с восторгом догадывались лаборантки. И не верили, принимая за очередную шутку.

Отношение женского состава фотолаборатории к экипажу Плотника раз и навсегда установилось шутливое.

Ни самого весёлого лейтенанта, ни его штурмана Сапожникова, забавного толстячка, ни стрелка-радиста, вихрастого сержанта, под фамилией Швец, — никто не принимал всерьёз, как настоящих вояк.

Это ведь не истребители, которые рискуют жизнью, сбивая самолёт за самолётом, а воздушные фотографы. Нащёлкают кучу снимков с высоты пяти тысяч метров и как завалят фотолабораторию, так и возись весь день, а чаще — всю ночь. Проявляй, расшифровывай, и всё срочно, срочно.

Но девушки всё прощали докучливым поставщикам больших рулонов необработанной плёнки за их весёлый нрав.

Плотник великолепно играл на баяне, Швец неподражаемо плясал и был неутомим в танцах, а Сапожников… О, Сапожников писал стихи. Кроме того, на всех вечерах самодеятельности они неизменно выступали как трио юмористов.

Номер назывался: «За совмещение специальностей и полную взаимозаменяемость в полёте».

Друзья понимали друг друга с полуслова и даже без слов, по взгляду, по жесту, по кивку головы.

Познакомились три друга ещё до войны.

Как-то раз, зайдя в полковую пошивочную, лейтенант Плотник заметил портновского подмастерья, сидящего на подоконнике. В руках у него была недошитая гимнастёрка. Портной наблюдал, как виражили, пикировали и штопорили серебристые птицы. Он ничего не замечал в мастерской, отдав всё внимание небу. Когда какой-нибудь самолёт давал свечу, забираясь в небесные выси, портной склонял голову набок, по-птичьи, и застывал, приоткрыв рот.

— Что, в небо хочется? — спросил Плотник.

Портной вздрогнул и опустил глаза, словно пойманный на чём-то запретном.

— Да, скучная профессия — шить, то же, что быть парикмахером: ты людей бреешь — они обрастают, ты их бреешь — они снова обрастают.

Портной улыбнулся, затем вздохнул:

— Вот так и жизнь может пройти без особого результата, у меня ведь и фамилия-то Швец!

Плотнику стало жалко парня.

Он любил открывать в людях неожиданные способности. И через некоторое время при содействии Плотника портной стал учиться на воздушного стрелка-радиста.

Больше всех радовался успехам новичка его шеф.

Когда привозили конус, изрешеченный пулемётами воздушного стрелка-радиста, Плотник хлопал перчаткой о перчатку и говорил:

— Видали, как отделал? Узнаю Швеца: прошил, прострочил, лучше некуда!

В начале войны лейтенант смело включил Швеца в свой экипаж.

Зимой авиачасть срочно перебросилась на север.

Здесь войскам предстояло взломать сильно укреплённый оборонительный пояс врага на подступах к Ленинграду.

Комсомольскому экипажу доверили разведать мост, по которому шло снабжение предмостного укрепления, небольшого, но очень мешающего переправам плацдарма, захваченного противником на нашем берегу реки.

Несколько раз мост этот объявляли разрушенным бомбёжкой, но каждый раз при штурме плацдарма с того берега появлялись бронепоезда и гасили наступательный порыв пехоты, срывая результаты артиллерийской подготовки.

Плотник слетал на объект и подивился простоте задания.

Мост, видимый простым глазом, стоял целёхонек. Его металлические фермы четко выделялись на фоне ледяного покрова реки, усеянного воронками.

Безукоризненный снимок, мастерски сделанный с разных подходов, не требовал и расшифровки.