Потом его привели в очередной дом, такой же большой и богатый, как у Шиталь, успев вовремя — с неба вновь хлынули потоки воды.

Ничего страшного не произошло с ним, просто сидел на скамье у выложенной мозаикой стены и ждал, ничего не испытывая, и не чувствуя отдыха. Потом быстрыми легкими шагами вошел Ийа. Его волосы и одежда были мокрыми, и Айтли вспомнил, что он отстал в пути, о чем-то говорил, кажется, с родней. Значит, он от дождя не успел укрыться, или не стал.

— Я наблюдал за тобой в Круге, — сказал Ийа, остановившись напротив. — Ты бы мог и еще продержаться, они не поняли до конца, с чем имеют дело. Но если бы вдруг кто-то сообразил, что ты не просто едва оперившийся птенчик, могло бы кончиться плохо. Твоя защита выглядела эффектно — мне жаль, что пришлось вмешаться. Не подумай, что я как-то хочу принизить тебя. Но изучить, как ты поступил с охраной, я успел… а ты уже начал думать, что мы все одинаковы.

— И что теперь? — спросил Айтли.

На четком, словно из бронзы отлитом лице отобразилось понимание, почти сочувствие.

— Твоя жизнь мне не нужна. Но меня интересует Север, и ты, кажется, в состоянии кое-чем поделиться.

— Я не собираюсь выдавать наши тайны.

— Этого и не прошу. Но, думаю, у нас будет, о чем поговорить. Хоть что-то всяко лучше, чем ничего. Тебя здесь никто не тронет. Потом, когда придет время, я сумею отправить тебя домой.

— Ты этого не сделаешь, — равнодушно произнес Айтли. — Я знаю, что решил Юг. Тарра сказал.

— Тарра, да и Ахатта мне не закон, и решение о твоей судьбе я приму сам. Как разберусь с остальными, уже мое дело.

— Лица твоей родни я видел тоже. Не держи меня совсем за дурачка.

— И что же тебя убедит? — спросил Ийа с живым интересом. Айтли впервые засомневался.

— Сними браслет, — сказал неуверенно.

— Нет. Говорить мы можем и при закрытом. А я не собираюсь постоянно ломать голову, ты мне все еще доверяешь или снова решил бежать.

— Я тебе не доверяю…

Ощутив его колебания, Ийа поманил его за собой. Вскоре они оказались в небольшой комнате: Айтли с удивлением увидел множество книг — и новых, и старых свитков, заботливо уложенных так, чтобы легко достать и не повредить. Комната была живой, не запыленной, и книги лежали хоть ровно, но не слишком — их читали, а не просто расположили красиво.

Ийа подошел к одной из полок:

— Здесь то, что ты сам мог видеть в детстве — я получил эти записи из Тейит в обмен на древнюю статуэтку. Возможно, тебя многое заинтересует из всего этого, — он кивком обозначил все книги в целом.

Затем протянул руку ладонью вверх:

— Ты сам решишь, что готов мне рассказать. Можешь спрашивать; если я смогу ответить — отвечу. Когда ты решишь, что больше мы ничего дать друг другу не в силах, отправишься на север. Живым и здоровым. Договорились?

Айтли помедлил, кивнул и коснулся протянутой ладони кончиками пальцев.

**

Лес недалеко от реки Иска. Семь весен назад

Дожди зарядили на много-много дней. В хижины не затекала вода — Тахи распорядился построить их на каменном фундаменте развалин. Мужчины работали, не покладая рук, создали лагерь уверенно, подняли его на руках, словно отец ребенка: без материнской нежности, но со спокойной силой.

Дождь — с неба стекали реки, не капли. Все запахи забивал запах воды. Но связанные пучки травы, покрытые широкими перистыми листьями, составили прочную крышу в хижинах. Три хижины распорядился ставить Тахи — одну отвел для себя с женой и сыном, другие — Утэнне и молодой северной паре. Места вдоволь, зачем тесниться.

— За дождями — Время Нового Цветения, — задумчиво говорила Соль, время от времени чихая и вытирая слезящиеся глаза — дым от очага ползал по хижине, в ливни лишенный возможности уходить вверх. Но Соль беспокоилась не из-за дыма — после дождей родится дитя у Киуте.

А ей самой до сих пор по ночам снился город, словно соты горных пчел, аккуратные дома с плоскими крышами, друг подле друга, множество уровней и переходов, а меж ними — широкие площади. Из того города так близко было до неба, где летают орлы. И не деревья неохватные внизу, а равнины, поросшие высокой травой, а порою и тростником со стеблями толщиной в два пальца Соль — и сочной мякотью сердцевины, из которых в Тейит готовят хмельной напиток… Мать, Лиа, варила его для соседей на праздник, сладко-терпкий запах окутывал весь их домик… а здесь они праздников не отмечают.

Река невдалеке бурлила, переполняясь небесной водой, и всерьез грозила выйти из берегов. Но это не пугало — поляна с хижинами располагалась заметно выше.

Черный ибис порой подлетал к поляне, сидел на ветке, несмотря на дождь, и смотрел. Нихалли и есть, говорил Тахи, лениво наклонялся и бросал камень или кусок толстой палки в птицу. Та с шумом разворачивала крылья и улетала.

Больше ничто их не беспокоило, разве что — дичи было мало. Хорошо, неподалеку обосновалась толстая йука с выводком. Мясо детенышей, нежное-нежное, прямо таяло во рту. Рыба зато хорошо ловилась, ее вялили или коптили в дыму костра и складывали в надежное хранилище из камней, завернутую в листья пахучего папоротника — от муравьев.

А потом вновь солнце проглянуло, и словно пар пошел от поляны, так быстро сохла трава.

Кусты расступились, пропуская ребенка.

— На! — протянув матери горсть крупных орехов, невесть в каком дупле уцелевших.

— А это Киуте, да? Я потом отдам?

— Да! Ты же весь в соке, Тевари! — она целовала малыша и смеялась, проводила ему по носу стеблем вьюнка.

Тахи окликнул ее, улыбнулся при виде растрепанного сына. Черные длинные волосы мужчины были стянуты в хвост, жилетка из шкуры делала человека похожим на принявшего человечий облик поджарого хищника. Нес детеныша дикой свиньи; сбросил на траву, принялся ловко снимать шкуру большим ножом с волной изогнутым лезвием. Повел рукой над хворостом, сложенным для костра, встряхнул кистью раз и другой, подержал ее неподвижно — и ветки занялись, а скоро появилось настоящее пламя, округлое, синеватое поначалу. Стало устраиваться поудобнее, разрастаясь и потягиваясь.