— А это я, — Кайе указал на облако — вылитая звериная морда, даже оттенком темней остальных.

— Предпочитаю тебя человеком, — одними губами откликнулся Огонек, даже отвернулся для надежности.

— И слух у меня тоже хороший.

Из Асталы в лес они выбрались только в полдень — а сейчас уже время близилось к сумеркам. Уезжали в спешке, пока не успели заметить и остановить. Кайе прихватил с собой кувшинчик, золотой, с чеканными цаплями. Еще деревянную чашу и небольшой закрытый флакончик, из обсидиана — Огонек на привале успел их увидеть, когда выкатились из небрежно брошенной сумки. Что это и зачем, спрашивать не стал, просто сложил все обратно, пока спутник охотился.

После подъема на Башню им пришлось ждать два дня, и это были тяжкие дни для Огонька. Кайе находился дома, но, против обыкновения, ни видно, ни слышно его не было. Один раз Огонек углядел, как тот разговаривал с дедом, долго и вполне мирно, но ни слова не донеслось. А сам он почти все это время старался спать — а что еще делать? И не думается всякое.

Знал, чего ждут — пока Къятта уедет в предместья. Отсутствовал бы недолго, дня три, может, пять, но Кайе утверждал, что этого времени хватит.

Еще Огонек узнал, что служители Башни были в доме с жалобой, верно, решили, что Кайе потащил его наверх, чтобы сбросить, а спорил только из упрямства. А что потом передумал, с его-то нравом тоже дело обычное. Молния дольше сверкает, чем у него настроение держится. Как и что служителям сказали, в итоге Огонек мог только гадать, но его никто не выдал и вообще не тронул.

А потом Кайе сказал, что пора, причем надо ехать в лес — дома и помешать могут. Теперь вот сидели у костра, будто и не пролегла между ними тень.

— А тебе кто помог разбудить Силу? Родные? Брат?

— Со мной совсем иначе. Я родился таким. Мой огонь никогда не спал, меня лишь учили управляться со своим даром, и брат, и дед…

Тут и пришло в голову самое важное.

— А если с полукровками… надо как-то иначе? — голос мальчишки стал высоким и сиплым. — Ведь во мне две крови. Ты не думал об этом?

— Нет. Может, кто первым возьмется, так и получится?

— Ох…

Полукровка спрятал лицо в ладонях. Ничего лучше не придумал, когда соглашался!

— Боишься?

— Да, — Огонек не видел смысла в притворстве. Да какое притворство, если зубы стучат?

— Я не хочу причинить тебе вред. Напротив…

— Ты не умеешь быть осторожным, — сказал Огонек. — Даже если сам хочешь.

Сейчас над лесом, над бесконечной темно-зеленой шкурой разливался тревожный желто-лиловый свет.

— Пойдем, сверху посмотрим, — Кайе потянул Огонька за локоть, и, когда выбрались из-под сени крон, повалил на траву со смехом.

Тот взвыл, ощутив, как в позвоночник уперлось нечто жесткое. Со слабым стоном сунул руку под спину и вытащил толстый обломанный сучок.

— Зараза, — пробормотал, — ты хоть смотри, куда бросаешь.

Вдохнул полной грудью пахнущий хвоей, прелыми листьями и мхом воздух. То ли от запахов этих, то ли от кажущейся воли, да и новости про девчонку ту приисковую он ожил, и все между ними показалось почти как в прежние дни.

Если не вспоминать.

На краю склона замерли: над лесом встали фиолетово-сизые горы, словно приблизились далекие настоящие, и по одному из склонов-облаков ползла алая струя лавы, стекала на верхушки деревьев и разливалась, грозя их поджечь. Это показалось до того настоящим, что Огоньку стало не по себе — недоброе предвестье или странная игра закатного света?

— Это наша кровь, — задумчиво сказал Кайе.

— Кровь? — испуганно переспросил полукровка.

— Лава. Как она течет под землей и горит, так же и в наших жилах пламя…

Огонек не мог оторвать глаз от небесной раскаленной струи. Оба смотрели вверх, пока не сомкнулись облачные горы, заслоняя свет, пока зарево не поблекло.

Сумерки становились все гуще, и близкая чаща будто совсем вплотную придвинулась. Загомонили ночные жители — пение, треск, чьи-то вопли заполнили воздух.

— Ну вот, — жизнерадостно сказал Кайе. — Всё получилось.

— Что? — растерялся Огонек.

— Сила твоя. Ты же увидел лаву. Значит, Юг принял тебя. Теперь подучиться, и сможешь всякое разное.

— Ты это серьезно сейчас?

— А ты как думал? Разве такие вот небесные горы тебе раньше показывали?

Огонек растерялся. Он ничего не чувствовал — но, может, так и надо? Ведь не умеет. Если Сила это как пение — глотка есть, голос, но слова и мелодию надо знать…

Протянул ладонь, пытаясь на расстоянии пошевелить листья на ближайшем кусте. Кайе давился хохотом, наблюдая за его стараниями.