По странному стечению обстоятельств, люди, чаще всего страдающие от этих поджогов, как правило, были торговцами и владельцами магазинов, многих из которых обвинили в спекуляции и завышении цен, как только действительно начала кусаться чарисийская блокада Корисанды. Гарвей был уверен, что под прикрытием этих беспорядков было сведено немало давних личных счетов (которые, черт возьми, были связаны с лояльностью к Дому Дейкин) - и, если уж на то пошло, что часть этих поджогов была предназначена для уничтожения записей о том, кто кому что должен - хотя он был не в состоянии доказать что-либо подобное. Пока, по крайней мере. Но даже если некоторые мотивы были несколько менее бескорыстными, чем возмущенный патриотизм и ярость по поводу убийства Гектора, нельзя было отрицать неподдельный гнев по поводу "иностранной оккупации" Чарисом Корисанды, который кипел в глубине этого.

И, неизбежные или нет, понятные или нет, волнения, вызванные гневом, имели столь же неизбежные последствия сами по себе. Условия, которые ввел император Кэйлеб, были гораздо менее суровыми, чем могли бы быть, особенно в свете обострения давней вражды между Чарисом и Корисандой. Тем не менее, Гарвей был уверен, что они были более карательными, чем Кэйлеб действительно предпочел бы. К сожалению, император мог читать надпись на стене так же ясно, как и любой другой.

– Согласен, отец, - сказал он вслух.
– Полагаю, что в сложившихся обстоятельствах хорошо, что генерал вице-король признает неизбежность такого рода вещей. По крайней мере, он вряд ли будет реагировать слишком остро.

– По крайней мере, пока, - сказал Норт-Коуст.

Граф был коренастым мужчиной, живот которого становился немного толще по мере того, как он приближался к среднему возрасту. В его редеющих волосах все еще сохранилось несколько угольков огненно-рыжего цвета его юности, а серые глаза были встревожены.

– Не думаю, что он, скорее всего, будет слишком остро реагировать, что бы ни случилось, милорд, - откровенно сказал Гарвей.
– К сожалению, если мы не сможем справиться с этими беспорядками, думаю, что он будет вынужден самостоятельно предпринять значительно более решительные шаги. Честно говоря, не вижу, чтобы у него был какой-то выбор.

– Должен согласиться с тобой, Корин, - мрачно сказал граф Эйрит.
– Но когда он это сделает, боюсь, что это только ухудшит ситуацию.

– Несомненно, именно поэтому он пока проявляет сдержанность, - отметил Рейминд. Он слегка поерзал на стуле, повернувшись к Гарвею более прямо.
– Что, в свою очередь, приводит нас к вам, сэр Корин.

– Знаю, - вздохнул Гарвей.

– Вы сказали, что у вас есть отчет от Эйлика?
– спросил Энвил-Рок.

– Да. На самом деле, этот отчет, вероятно, ближе всего к хорошим новостям, которые я получил за последнее время. Он говорит, что его конные констебли почти готовы.

– Это хорошая новость, - сказал Энвил-Рок, хотя его чувства, очевидно, были, по крайней мере, несколько смешанными, за что Гарвей его ни капельки не винил.

Сэр Эйлик Артир, граф Уиндшер, слыл чем-то вроде не самого острого предмета. С вполне заслуженной репутацией, если Гарвей собирался быть откровенным. Его не раз обвиняли в том, что он думает своими шпорами, и ни один словарь никогда не собирался использовать "Уиндшера", чтобы проиллюстрировать слова "спокойный аргументированный ответ".

С другой стороны, он понимал, что был не самым блестящим человеком, который когда-либо рождался, и Гарвей знал лучше большинства, что импульсивный граф действительно научился останавливаться и думать - о, по крайней мере, тридцать или сорок секунд - прежде чем броситься в бой. Во многих отношениях он был далек от идеального командира для конных патрулей, которые собирались взять на себя ответственность за поддержание порядка в сельской местности, но у него были две блестящие черты, которые перевешивали любые возражения.

Во-первых, что бы ни думал кто-либо другой, выжившие в армии Гарвея доверяли Уиндшеру так же безоговорочно, как и самому Гарвею. Они знали, независимо от того, была ли остальная часть княжества готова поверить в это или нет, что в сложившихся обстоятельствах никто не смог бы выполнить работу лучше, чем Гарвей, Уиндшер и сэр Чарлз Дойл. Что сочетание винтовок чарисийских морских пехотинцев, дальнобойности чарисийской артиллерии и смертоносной амфибийной мобильности чарисийского флота было слишком сильным для любого простого смертного генерала, чтобы преодолеть его. И они знали, что другой командир, другие генералы, вполне могли бы привести к гибели гораздо больше из них, доказывая это. Как следствие, они были готовы продолжать доверять своим старым командирам, и это доверие - эта преданность - была дороже рубинов.

И, во-вторых, столь же важным, как и доверие войск к Уиндшеру, было то, что Гарвей полностью доверял графу. Возможно, не без некоторых оговорок относительно суждения Уиндшера, - признал он, - хотя у него было гораздо больше уверенности в этом суждении, чем у некоторых членов регентского совета. Но какие бы сомнения он ни питал по поводу... проницательности графа, он полностью и безоговорочно верил в преданность, честность и мужество Эйлика Артира.

Так что, вполне возможно, у него не самый острый ум в княжестве, чтобы дополнить перечисленные черты. В эти дни я буду опираться на три его качества из четырех и поблагодарю Лэнгхорна, что они у меня есть!