Шрифт:
В чуме Воуля негде яблоку упасть. Пришли все соседи, чтобы отведать свеженины.
Плотно сидят вокруг костра. По кругу из рук в руки передают большие деревянные миски, наполненные мелко-рубленой медвежатиной, покрытой сверху мозгами и жиром. Жадно грызут кости, запивают жирным бульоном.
Весна — самое скудное время года: отощали люди и стараются насытиться дня на три.
На дворе собаки подняли вой.
Кто-то выглянул и сообщил:
— Ваш хозяин заявился — Куруткан.
— Бедняга, совсем оголодал! Ха-ха-ха! — рассмеялся Кенка.
— Молчаньем, сынок, укрой свое сердце, — посоветовал Воуль.
Магдауль вышел встречать гостя, шепотом приказал рванувшемуся за ним Ивулу:
— Ты, брат, наладь почетное место на двоих.
— А он же ведь один приехал, — удивился Ивул.
— Будет и второй.
В чуме засуетились — стали освобождать передний угол для больших гостей. Некоторые выползли с костями на двор и там продолжали грызть.
Привязав к коновязи своего белого рысака, Куруткан подошел к Магдаулю.
— Мэнде! С промыслом тебя!
— Мэнд! Мэнд! Зайди, осчастливь наш бедный чум, отведай свеженины.
— А ты с кем упромыслил медведя-то?
— С братом Ивулом.
— Ну, тогда половину мяса отвезешь ко мне. Брат-то мой работник.
— Ладно, — сердито буркнул Магдауль.
Куруткан уселся на ярко расшитый кумолан. Рядом лежал второй такой же коврик, поджидал какого-то почетного гостя.
А спесивый вид Куруткана так и говорил всем: «По обычаю, шкуру мне должны поднести… Шкура-то, наверно, хорошая… вынута из берлоги».
Перед почетным гостем поставили низенькую скамеечку — столик. Вторая скамеечка — перед пустым кумоланом.
«Интересно, кто же этот гость?» — спрашивали глаза богача.
Ивул протянул своему хозяину большую, искусно сделанную из корневища березы миску, доверху наполненную жирным мясом. Вторую такую же поставил на соседнюю скамеечку-столик.
Магдауль подошел к Куруткану, мягко проговорил:
— Ешь, дорогой гость, богиней Бугады посланное.
Куруткан снисходительно сморщился, выпятив толстую нижнюю губу, и лениво потянулся за куском. На бронзовом лице, в узеньких щелках исчезли желтоватозеленые глаза. Но они видят все и всех. Они зорко наблюдают за оголодавшими сородичами, которые, словно волки, набросились на свеженину. Это хорошо знает Магдауль. Знает он и о чем думает богач: «Когда же немаду-то [23] соблюдут?»
23
Немада — обычай эвенков дарить шкуру убитого зверя.
Магдауль, вежливо улыбаясь, заговорил:
— Почтенный наш, не обидься, следуя древнему обычаю наших дедов, я шкуру преподношу рядом с тобой сидящему гостю — купцу Лозовскому.
Куруткан в недоумении покосился на пустое место, но возражать не стал.
…Гости, насытившись до боли в желудке, разбрелись по домам.
Сердитый, что не ему досталась шкура медведя, Куруткан, еще раз напомнив, чтоб половину медвежатины доставили к нему, вскочил на рысака.
— Я-то не повезу к тебе… пусть Ивул везет, — небрежно проговорил Магдауль.
— Разбогател? — Куруткан стегнул коня и умчался в темь.
У Магдауля весело забилось сердце.
«Да, богатый! У меня Вера есть!» — кричала и пела душа.
На темно-лиловом небе тревожно перемигиваются звезды. На перекате вскрылась река и весело шумит, оповещая всех о весне. За ближним холмом, где в зарослях камыша прячется Шаман-озеро, завыла голодная волчица. Она взывает к волку, чтоб тот притащил к ней в логово хоть захудаленького ягненка. В опустившемся тяжелом чреве волчата настырно гложут ее изнутри.
«Одобрит ли мой выбор отец?.. Ведь Вера-то русская. Хоть и баит Король, что ее бабка была бурятка, — охотник тяжело вздохнул. — Не могу жить… без Веры. Не даст согласия отец, уеду так. Ганька не отстанет»…
Магдауль решительно вошел в чум.
Кенка с Ганькой из детского лука по очереди сшибали шлюшки. Кто победит, пять раз щелкает побежденному в лоб. У обоих стрелков лбы уже красные, значит успех переменный. Смех. Веселье.
Магдауль сел рядом с отцом и закурил. Ивул продолжал починять свои старые олочи [24] . Ему Куруткап приказал утром ехать по дрова.
24
Олочи — обувь с короткими голяшками.
Старый Воуль с тревогой посмотрел на старшего сына, спросил дребезжащим ломким голосом:
— Сын мой… черная думка вкралась в душу, а?.. Но Куруткан ли омрачил радость доброго промысла, а?..
Стрелки оставили в покое лук и стрелы, ждут ответа Магдауля.
— Нет, бабай, Куруткан тут ни при чем.
— А кто же тогда?
Магдауль внимательно посмотрел на старика. Все тот же белый как лунь, с добрыми глазами, со множеством морщинок на желтом высохшем лице, сидит его мудрый отец. Он уже совсем одряхлел. Магдауль понял, что старик ни за какие блага не расстанется со своими Белыми Водами. И сразу заныло у него сердце, стало до боли жалко отца, но его тянуло к Вере, и он решился наконец сказать об этом старику.